Ей, учительнице, как водится, дарили по праздникам большое количество цветов.

Букеты, расставленные по всей квартире в вазах и банках, не выбрасывались хозяйкой месяцами. После того как вода начинала зеленеть и пахнуть затхлостью, Ольга выливала воду и еще долго держала все в тех же вазах высушенные цветы.

За исключением этой странности в доме сложно было соринку отыскать.

Всегда чистый пол, идеально вымытые в любое время года окна, обрамленные накрахмаленными занавесками. На кухне — моющиеся, в квадратик, обои, на них — керамические тарелки на гвоздиках. Старенькая газовая, двухкомфорочная плита, местами выскобленная до облупившейся краски.

Комната Регины была не похожа на детскую — после игр все игрушки немедленно убирались в коробки и прятались в шкаф, рисунки — в папку, карандаши — в ящик стола. На узкую кровать, с разглаженным, без единой складочки покрывалом, в течение дня нельзя было садиться.

Животных в доме никогда не держали, а уличная обувь сразу после прихода в дом тщательно протиралась мокрой тряпкой…

— Постойте! — настойчиво окрикнул ее низкий женский голос.

Варвара Сергеевна обернулась. Позади нее стояла немолодая официантка, обсуживавшая их с Ларкой в кафе. В руке у нее был букетик из сухой лаванды, подвязанный розовой ленточкой.

— Вот. Вам просили передать! — и официантка вложила ей в руки букетик.

— А кто? — изумилась Самоварова.

— Хозяин нашего кафе, — подмигнула ей женщина густо накрашенным зеленым глазом.

— Так мы ведь не знакомы, — взяв в руки лаванду, удивилась Варвара Сергеевна.

— Он знает всех постоянных посетителей. Частенько выходит в зал и следит за всем, что происходит. Хозяин сказал, вы сегодня очень грустная, и вам это не идет.

Похоже, последнюю фразу официантка добавила лично от себя.

— Прелесть какая… — Варвара Сергеевна рассматривала букетик. — Ну что ж… спасибо. Передайте ему: я исправлюсь!

Она хотела добавить, что капучино летом был гораздо вкусней, но передумала: вполне возможно, дело было не в кофе, а в ее подавленном состоянии.

— Хорошего дня! — Самоварова махнула рукой заторопившейся обратно официантке.

Прижав лаванду к груди, она достала из кармана плаща мобильный и снова набрала Никитину. Он снова не ответил. С неба начал накрапывать не предвещавший ничего хорошего мелкий, колючий дождь. Встав под козырек ближайшего магазина, Варвара Сергеевна написала коротенькое сообщение: «Сережа, с тобой все в порядке? Ответь, пожалуйста, я волнуюсь».

Самым выгодным состоянием клиента была тревога.

Больше всего тревожились за достаток, затем — за собственное здоровье, и только потом уже — за близких.

Такая последовательность неизменно поражала Инфанту: на словах-то у людей все наоборот!

«Он же пропадет без социальных связей, без работы в чужой стране!» — на самом деле обозначало: «Мой донор посмел мне возразить. Если он уедет, мне нечем будет себя питать, и у меня обострятся хронические болячки».

В тревоге за здоровье мужа частенько прятался страх остаться без дохода, в тревоге за жену — страх крушения быта. С детьми было сложнее. Удивительно, но те, у кого были маленькие дети, не стремились попасть на прием. В основном, приходили клиенты, которым уже взрослые дети доставляли какое-либо неудобство, либо те, у кого детей не было. Последние боялись бесславной смерти.