– Да на столе все. Когда это я забывал?

– А что это у тебя вид взъерошенный? – Даша прошла в комнату и вопросительно оглянулась на друга жизни. – Ты меня ждал с трепетом сердца или машину времени собирал из старых утюгов?

Видеомагнитофон вовсю крутил пленку, горел красненький прямоугольник «REC», то бишь «запись». Подключен он был к другому, примостившемуся на стуле, на полкомнаты протянулись разнообразнейшие провода – однако телеэкран был залит мерцающей чернотой, лишь изредка оживлявшейся мельтешением белых зигзагов и хлопьев – этакий бешеный снегопад из наркотического сна.

– А чтоб его… – с сердцем сказал Глеб. – Воюю с «алмазовской» продукцией, как идиот. Ты садись, наливай себе, а я в последний раз попробую эту заразу одолеть…

Он присел на корточки перед стулом, принялся нажимать клавиши – очень похоже, наобум и наугад – подскочил ко второму видаку, проделал с ним те же манипуляции, то и дело косясь на экран. На экране не наблюдалось ровным счетом никаких изменений – чернота, временами ненадолго сменявшаяся психоделическим снегопадом – Глеба это злило еще больше, он явственно сатанел, пуще и пуще, ругаясь сквозь зубы и шипя, как перекипевший чайник.

Даша налила себе рюмочку, откинулась в кресле и дипломатично блуждала взглядом по книжным полкам – мужики терпеть не могут выставлять на публику свое поражение, а тут попахивало недвусмысленным поражением в борьбе с безмозглой техникой. Шаманский танец у аппаратуры продолжался еще минут пять, Глеб откровенно стервенел, налетел ногой на провод, едва не перевернув стол с безвинным «Самсунгом». И, наконец, вышел из борьбы, плюхнулся на диван, плеснул себе приличную дозу импортного зелья.

Мужики – как согласится любая женщина – не более чем здоровенные дети. А долг всякой женщины – утешить дитя.

– Шутки черта общеизвестны, – щегольнула Даша вычитанной где-то фразой. – Иногда эта техника как с цепи срывается… Отдохни, и опять попробуешь.

– Черта с два, – откликнулся Глеб, остывая. – Бесполезно, все равно не получится…

– А что за эксперимент?

– Да у матушки день рождения через две недели. Хотел ей записать «Загадку любви». Обожает маман эту тележвачку. Сначала пытался писать, когда «Алмаз» ее крутил в пятницу – не получилось с телевизора, хотя обычно все кабельное у меня отлично пишется. Я человек упрямый, сама знаешь, расстарался и достал на день через знакомых «алмазовскую» кассету, горяченькую, прямо со студии… И с нее не пишет, хоть ты тресни.

– А ты ничего не напутал? – осторожно спросила Даша. – Иногда в запарке пустячок какой-нибудь забудешь сделать…

– Что я, первый день замужем? – оскорбился он. – Или это у меня не старое хобби, еще с тех времен, когда вы за домашние сеансы сажали? Все правильно делаю, а она не переписывается. Режьте меня, но там стоит защита от перезаписи, и в мастерском исполнении. За бугром такие вещи в последнее время вошли в большую моду, это у нас продюсеры перед пиратами беззащитны, как детки среди волков…

– Да почему, и у нас техника вперед шагнула. Вела я одно дело, связанное с кассетами Илоны Давыдовой. Их тоже, оказывается, переписать нельзя, хоть они всего лишь аудио… вернее, переписать можно, но что-то важное теряется, эти самые шумы для подсознания.