Я против. Лучше скульптуры им ставить.

А тем, кто предлагает зарывать трупы, — стоит подумать о судьбе Тутанхамона (последняя воля которого нарушается) и об останках какого-нибудь найденного в вечной мерзлоте Алтая древнего человека.

Когда-то я прочел книжку про Столетнюю войну, написанную феминисткой. Ни название, ни имя автора в памяти не удержались, а вот интерпретация фактов и непривычный ракурс запомнились. Свежесть авторского взгляда заключалась в том, что общеизвестные события рассматривались с пристрастно «женской» точки зрения. Получалось, что истинными творцами истории даже в глухое средневековье, то есть во времена абсолютной мужской гегемонии, были исключительно женщины. Это уже потом историки-мужчины преподнесли всё таким образом, будто короли и рыцари сражались и вершили государственные дела, а бабы только пряли да детей рожали. Автор не спорила, что воевали, вели переговоры и надували щеки в основном дядьки, но утверждала, что при этом они были послушным орудием в руках умных, честолюбивых и благородных (или, наоборот, коварных) тёток.

Сейчас (неважно в какой связи) я вспомнил то курьезное сочинение и решил проверить, до какой степени подобная трактовка имеет право на существование. Ну, про распутных невесток Филиппа Красивого и про «Французскую Волчицу» мы знаем, читали у Дрюона — ставим авторше зачет. Жанна д’Арк тоже принимается без вопросов. Но я запомнил, что в той книжке и героический коннетабль Дю Геклен, и король Карл Седьмой, изгнавший англичан с французской земли, тоже выглядели марионетками в женских руках.

Полез я разбираться и с удивлением обнаружил, что это вовсе не такой уж бред, как могло бы показаться. «Женский» взгляд на закулисные механизмы истории опирается на хроники и, по меньшей мере, имеет право на рассмотрение.

Судите сами.

^{>Этот портрет считается сильно приукрашенным} 

^{>Бертран Дю Геклен, гравюра (XIX в.).}

Сначала про Бертрана Дю Геклена (1320–1380), грозу англичан, рыцаря без страха и упрека.

С детства он отличался такой уродливой внешностью, что к нему испытывали отвращение собственные родители. Маленький изгой вырос и стал забиякой, который знал, что единственный способ внушить к себе уважение — быть сильным и бесстрашным. В бою Дю Геклен, казалось, искал смерти (известно, что суицидальный комплекс держится на ненависти к себе). Мужчин он подчинял и подавлял. Женщин сторонился и робел. В общем, классика криминальной психиатрии: «Трудное детство как предпосылка девиантно-социопатического поведения».

До сорока с лишним лет этот терминатор ничем, кроме кровопускания, не интересовался. Но вдруг ему сообщили, что некая знатная дама, Тифани Равенель, составила на него гороскоп и предсказала ему победу на важном поединке. Дама была молодая, прекрасная собою и высокоученая (в ту эпоху ученость предполагала знание астрономии и астрологии). Дю Геклен был потрясен столь лестным вниманием к своей малопривлекательной особе. Несколько лет он обожал Тифани издали и наконец набрался храбрости предложить ей руку — на расстоянии, так и не посмев предстать перед красавицей лично. К изумлению рыцаря, дама ответила согласием. И у Дю Геклена началась новая счастливая жизнь. Он забросил войну, обзавелся семейным гнездышком и некоторое время наслаждался небесным блаженством. Но однажды жена сказала: «Мой господин, я полюбила вас за доблесть, а не за семейные добродетели. Франция гибнет, стыдно отсиживаться дома. Идите и сражайтесь, не разочаровывайте меня». И Бертран, жалобно стеная, отправился на войну. Так, во всяком случае, рассказывает историк Брантом (1540–1614). И неоспоримым фактом является то, что именно после своей женитьбы Бертран Дю Геклен из мелкого бузотера превратился в прославленного военачальника, совершил множество великих деяний и обеспечил себе почетное место в истории.