Майор пришел в себя в каком-то кабинете, бедно обставленном, чистеньком. С лампой на столе — это признак цивилизованности, один из признаков здесь. И с решетками на окнах. Он попытался дернуться, встать — и обнаружил, что стул прикован к полу, а сам он — прикован обеими руками наручниками к стулу.

Он начал дергаться, шипеть и материться. Потом заорал: «Выпустите меня!» — но ему, конечно же, никто не ответил…

— Нервничает…

Нормальной аппаратуры не было — поэтому приходилось смотреть в глазок, оборудованный в двери. Когда то здесь было местное отделение Царандоя, а сейчас — пока ничего не было.

— Нервничает…

Бек отошел в сторону, отозвал Алима. Они зашли в соседний кабинет, пустой, с проломом лот гранатометного выстрела в стене. Под ногами похрустывал ломаный кирпич, в воздухе, в луче солнечного света плавали пылинки.

— Что здесь происходит? — требовательно спросил Бек — кто и за что хватает людей? Что за пыточные камеры? Что за беспредел?

Алим отвел глаза.

— Алим, тварей бывает много — не отступил Бек — но я не из них. Я служу в армии не для этого беспредела. Я коммунист и ты коммунист. Нельзя терпеть такое.

И Алим решился. Вот в этом — была сила Советского союза, сила, которую не могли постичь Соединенные штаты Америки. Когда Соединенные штаты говорили «пусть он сукин сын, но он наш сукин сын» — советские стояли за правду. Не всегда, не все, сама правда не всегда понималась одинаково — но стояли. И если американцы сами посылали в Сальвадор военных советников, готовить антитеррористические батальоны (фактически эскадроны смерти) и потом этим советники участвовали в карательных акциях — то представить советского военного советника, отдающего приказ сжечь деревню вместе с местными жителями — было невозможно.

Алим понимал, что сейчас — он вступает на очень опасную тропу. Что сорвались очень многие. Что он выступает против людей, распоряжающихся жизнью и смертью в Кабуле. Но он был коммунист. И товарищ Бек был коммунист. И это кое-что значило…

— Много чего плохого происходит, рафик — печально сказал он — я сам там не был, говорить не могу. Тот, кто был — уже ничего не скажет. Но я точно знаю, что после того, как душманы попытались взорвать автобус с детьми — ваши начали похищать людей. Люди пропадают и никто не знает — куда.

— Не знают…

Алим отвел взгляд

— Говори. Мне это нравится не больше, чем тебе.

— Знаешь, что такое «десант», рафик?

Бек понял мгновенно. Во времена Амина придумали, как избавляться от неугодных заключенных. Причем массово и относительно чисто. Расстрел не такой простой вид казни, как кажется. Нужна команда палачей, нужна охрана. Нужно тихое место, потому что выстрелы слышно и они привлекают внимание. Много крови. Потом тела надо вывозить, закапывать, копать могилы. А потом — кто-то может раскопать могилы и тебя обвинят.

Тогда и придумали десант. Заключенных грузят в транспортный самолет, он поднимается в воздух и где-нибудь над Гиндукушем открывает люк. И все! Так разом можно избавиться от пятидесяти — шестидесяти человек и никто ничего не узнает.

— И что?