– Тебя посадят в тюрьму? – спросила она.

Я не могла соврать своей дочери, поэтому сказала, что такое вероятно. Но еще добавила, что если повезет и судья решит, что я временно была не в себе или что-нибудь вроде этого, то мне дадут маленький срок или вообще осудят условно.

Так сказал адвокат, когда мы с Майком накануне приходили к этой женщине за консультацией. Майк сидел с мрачным лицом и сжимал под столом мою руку.

– Вы хоть понимаете, что она ни в чем не виновата? – уже не в первый раз спрашивал Майк, как будто это ее надо было в этом убеждать.

Уже потом я поняла, что он так прощупывал почву, пытался оценить, какую реакцию вызовет моя история у незаинтересованного человека. Адвокатша, несмотря на щедрый гонорар, оставалась безучастной. Единственное, что смог из нее вытащить Майк, – это что обстоятельства складываются «не в мою пользу». А потом она заявила, что выносить судебное решение не ее дело, но по тону, как она это сказала, стало ясно, что она его уже вынесла.

Самое главное, говорила я Ханне, стараясь при этом улыбаться, что, когда все кончится, мы сможем свободно распоряжаться своей жизнью. Она сможет поехать, куда захочет, мы сможем говорить о Летти и помогать дельфинам и китам.

– Эй, – сказала я, обнимая ее рукой за плечи, – ты даже сможешь поехать в Новую Зеландию. В школьную поездку, о которой столько мечтала. Как тебе такое?

Хана сидела, отвернувшись от меня, и смотрела в дальний конец залива. Но когда она ко мне повернулась, страх в ее глазах заставил сжаться мое сердце.

– Я не хочу ехать в Новую Зеландию, – сказала Ханна, и мне показалось, что она вот-вот расплачется. – Я хочу, чтобы ты осталась со мной.

У меня не получилось ее заболтать. В ее глазах были страх и отчаяние, и я ненавидела себя за то, что я была причиной страданий моей малышки.

– Все от меня уходят, – прошептала она.

– Нет, милая, это не так…

– А теперь и ты уйдешь, и я останусь совсем одна.

Ханна поплакала какое-то время, а я выронила мороженое и крепко прижала ее к себе. Мне нельзя было плакать.

На самом деле мне было физически плохо при одной только мысли о том, что нас с ней разлучат. В последние дни я уже не обнимала ее просто так, между делом, потому что это просто приятно, я обнимала ее, потому что хотела как бы сохранить на себе ее отпечаток. Когда я на нее смотрела, я хотела, чтобы ее образ навсегда остался у меня перед глазами. Я словно готовилась к месяцам, а может, и годам, когда у меня не будет возможности увидеть или обнять мою девочку.

Я теряла Ханну, и это не давало мне заснуть по ночам. А еще я все время думала о грядущих переменах. О том, что меня не будет с ней рядом, когда она начнет созревать как девушка. Я не буду знать, какой она стала. Простит ли она меня? Простит ли она себя?

Я закрыла глаза, вдыхала запах ее волос и вспоминала свою погибшую Летти. Когда я поняла, что вот-вот сломаюсь, я встряхнулась и позволила Ханне сделать то же самое.

Ханна взяла себя в руки. Моя храбрая, сильная девочка. Она вытерла глаза ладошками, извинилась и сказала:

– Я не хотела плакать.