Я пытался убедить себя в том, что, если она действовала быстро и наглухо закрылась в доме, ей должно хватить продуктов дней на десять, может быть, на две недели. Но это мало помогает. Мешает мое последнее воспоминание о ней: я вижу ее в мягкой соломенной шляпе, в садовых перчатках, на дорожке к нашему маленькому огороду, а позади неотвратимо накатывается с озера туман.
Теперь мне надо думать о Билли. «Билли, — говорю я себе. — Большой Билл, Большой Билл…» Я должен написать его имя на этом листке бумаги, может быть, сотню раз. Как школьник, которого заставили писать фразу «Я не буду плеваться промокашкой в школе», когда в окна льется солнечная трехчасовая тишь, а за своим столом сидит, проверяя домашние задания, учительница, и единственный звук в классе — это скрип ее авторучки да долетающие откуда-то издалека голоса детей, поделившихся на команды для игры в бейсбол…
В конце концов я сделал единственное, что мне оставалось. Осторожно вывел «скаут» задним ходом на Канзас-роуд. И там заплакал.
— Дэвид, мне очень жаль… — сказала Аманда, тронув меня за плечо.
— Да, — сказал я, пытаясь безуспешно остановить слезы. — Мне тоже.
Мы проехали до шоссе номер 302 и свернули налево, к Портланду. Дорога здесь тоже потрескалась и местами разрушилась, но в целом она оказалась более проходимой, чем Канзас-роуд. Меня очень беспокоили мосты. Весь Мэн изрезан водными путями, и здесь кругом большие и малые мосты. Но дамба у Нейплса устояла, и оттуда мы без осложнений, хотя и медленно, добрались до Портленда.
Туман оставался таким же густым. Один раз мне пришлось остановиться, потому что мне показалось, будто поперек дороги лежат повалившиеся деревья. Но потом «стволы» начали двигаться и изгибаться, и я понял, что это щупальца. Мы подождали, и спустя какое-то время они уползли. Потом на капот опустилась большая тварь с переливчатым зеленым туловищем и длинными прозрачными крыльями, больше всего похожая на огромную уродливую стрекозу. Она посидела немного, взмахнула крыльями и унеслась прочь.
Часа через два после того, как мы оставили позади Канзас-роуд, проснулся Билли и спросил, добрались ли мы до мамы. Я сказал, что не смог проехать по нашей дороге из-за упавших деревьев.
— С ней ничего не случилось, папа?
— Я не знаю, Билли. Но мы еще вернемся и узнаем.
Он не заплакал, а снова задремал, и я подумал, что лучше бы он расплакался: он спал слишком много, и меня это беспокоило.
От напряжения у меня разболелась голова. От напряжения, вызванного продвижением в тумане со скоростью пять-десять миль в час и полным незнанием того, что может ждать нас впереди: обвал, оползень или какая-нибудь трехголовая гидра. Кажется, я молился. Я молил Бога, чтобы Стефани осталась жива, чтобы Он не мстил ей за мою измену. Я молил его, чтобы Он позволил мне спасти Билли, потому что слишком много уже выпало на его долю.
Когда нахлынул туман, большинство водителей прижались к краю шоссе, и к полудню мы добрались по свободной дороге до самого Северного Уиндема. Я попытался проехать по Ривер-роуд, но мили через четыре нас остановил рухнувший в воду мост над небольшой шумной речушкой. Почти целую милю пришлось ехать задним ходом, прежде чем я нашел место достаточно широкое, чтобы развернуться. В конце концов мы двинулись к Портленду по шоссе номер 302.