Она изумилось:

– Да зачем это?

– А чтоб мужчины не мельчали, – объяснил я. – Когда дура, то мыслишь за двоих, когда слабая – защищаешь себя и ее, а если еще и трусливая, то шире расправляешь плечи и всегда смотришь орлом, чтобы за твоей спиной чувствовала себя в безопасности. Вот ты, увы, не дура редкостная, хотя красивая.

Она поморщилась, чуть отпустила повод, и конь промчался вокруг меня, а она красиво откинулась в седле, демонстрируя налитую силой и женственностью фигуру, а черные волосы снова пугающе развеял ветер.

Я смотрел на нее с положенным восторгом, как и принято пялить глаза на женщин, что демонстрируют себя нам, не зря же стараются, это типа аплодисментов.

Она остановила коня, он фыркал и пытался бежать дальше, но она удержала сильной рукой, а мне сказала холодно:

– Сомнительный комплимент.

– Так народ говорит, – уточнил я. – А как я пойду против мнения общественности?.. Я Улучшатель – сын своего народа! И должен высоко нести.

– Что?

– Не помню, – сознался я. – Должен нести высоко, это да. Я ведь тоже дурной, зато какие бицепсы! Хочешь потрогать?

Она покачала головой, голос прозвучал строже:

– Но-но!.. Со мной такие штуки не проходят. Ты слишком живая легенда, Улучшатель.

Я спросил со значением:

– Тебе тоже намекали, что хорошо бы сделать эту легенду неживой?

– Мне, – ответила она, подчеркнув слово «мне», – намекать не посмеют.

– Но что-то слышала?

– Тебе придется показывать зубы, – пояснила она. Улыбнулась недобро. – У тебя они вполне.

– Спасибо…

Она подобрала повод, сказала на прощание:

– Что-то понадобится – обращайся! Мне кажется, в чем-то мы сможем пообщаться. Мы оба, если ты понимаешь, не совсем местные.

Усталый, я трусцой дотащился до башни, повздыхал, но героически преодолел все двести сорок ступенек.

Сонные слуги только-только начинают стягиваться в общую комнату, зевают, потягиваются и тяжко вздыхают: как же, от такого сладкого сна оторвали, а тут снова работа, скорее бы старость…

Я посмотрел с отвращением, постарался не думать, что вообще-то и сам такой, это по необходимости шебуршусь, бегаю, кого-то бью по голове и даже – страшно сказать! – как бы совершаю подвиги. А то и без «как бы», не так уж много удальцов, готовых пойти в Зачарованный Лес.

Рундельштотт уже трудится, стоя ко мне спиной у стола, услышал шаги, повернулся, худой и с красными, как у ангорского кролика, глазами, всклокоченный, с желтым лицом.

Я небрежным жестом зашвырнул на стол сумку Гмыра. Он дернулся от такой еще невиданной от меня наглости.

– Трава-синюшка, – сообщил я скромно, не давая ему открыть рот, и добавил уважительно: – Мастер Рундельштотт. Посмотрите, достаточно ли? Если мало, пусть кто-то другой сбегает. У меня ноги подкашиваются, всю ночь носился по лесу, несчастных зверей пугал, сна лишал бедных животных, теперь самому поспать бы…

Ох ахнул обрадованно и все еще не веря:

– Трава?.. Ты сумел?.. Прямо этой ночью?

– У меня была цель, – ответил я с достоинством. – Отныне я ваш помощник и партнер.

Он вскрикнул:

– Какое поспать, сейчас королева придет!.. Но тут в самом деле…

Не договорив, развязал трясущимися руками, заглянул, как хомяк, засунул почти всю голову в сумку.