Так они стояли друг против друга несколько мгновений. Наконец она сказала, и голос ее при этом заметно дрогнул:
– Теперь иди...
А еще он увидел, что щеки у нее слегка зарделись.
Он шел к землянке и не чувствовал под собой ног. Возле землянки сидел дряхлый старик со слезящимися глазами.
– Дедушка! – крикнул Гостомысл как можно громче. – Можно у тебя лодку позаимствовать?
– А почему ты так вопишь, случилось что-то? Я не глухой, слышу хорошо.
– Мне бы на ту сторону Волхова переправиться.
– Внучок у меня куда-то запропастился, наверно, в город побежал. Он бы перевез. А тебе как, только туда переплыть надо? Или туда и обратно?
– Туда и обратно. Сегодня же и вернусь.
– А грести-то умеешь?
– Умею, умею, дедушка. Не раз приходилось.
– Ну, тогда плати самую малую монету – резану и поезжай.
Гостомысл нашарил в кожаном мешочке, прикрепленном к поясу, кусочек серебра, отдал деду и побежал к лодке. Лодка была добротная, хорошо просмоленная, на дне между перекладинами скопилось немного воды, он ее вычерпал ладошками. Затем кинул в лодку весла, оттолкнул от берега и заскочил на нос. Лодка закачалась и начала разворачиваться по течению. Гостомысл неспеша перешел на середину, уселся на скамейку и вставил весла в уключины. А теперь вдоль берега по тихой воде к Млаве!
Когда он с ходу вынес лодку носом на песок, Млава захлопала от восторга в ладоши:
– Ой, как здорово! Теперь это наша лодка?
– На сегодняшний день, – солидно ответил Гостомысл, неспеша вылезая на берег.
Млава подошла к лодке, поставила в нее ногу, но тотчас отдернула.
– Ой, боюсь! Она качается.
– Смелее. Я подержу.
После некоторого колебания перешагнула через край лодки и, раскинув в стороны руки, пошла по зыбкому днищу. Гостомысл внимательно смотрел за ее движениями. Наконец она с радостным восклицанием опустилась на корме. Сказала восторженно:
– Я устроилась. Можно плыть!
В спокойной глади реки отражалось голубое небо с облаками, и оттого она казалась пугающе бездонной, случись что, утонешь и пропадешь... Гостомысл легко и пружинисто греб, Млава, склонив голову, опустила руку в воду и наблюдала, как от нее отходили маленькие волны.
– Смотри, водяной цапнет, – шутливо предостерег ее Гостомысл.
Она поспешно убрала руку, некоторое время озадаченно смотрела на него, а потом рассмеялась:
– Шутник! Водяные в омутах и возле водяных мельниц водятся! В Волхове их нет.
Потом внимательно оглядела противоположный берег и попросила:
– Теперь вон в тот заливчик, к камышам, хочу увидеть их вблизи.
– Но там негде высадиться.
– Ну и что? Пристанем в другом месте.
Когда подплывали к берегу, она вдруг резко вскочила со скамейки, так что лодка закачалась, и закричала от восторга:
– Какая красота! Какое восхитительное место! Гостомысл, смотри, смотри! Наверное, нет ничего чудеснее на свете!
Гостомысл оторвался от весел и посмотрел в том направлении, куда указывала Млава, и тоже был поражен развернувшейся картиной. В заливе вдоль берега на большом расстоянии тянулась невысокая темно-зеленая стена зарослей камыша, а перед ней на чистой, прозрачной поверхности воды лежали крупные, изумительной белизны цветы. Это были лилии. Их было много, они огибали камыши и терялись за поворотом. А среди них, точно воины – охранители дивных красавиц, – на зеленых стеблях гордо возвышались желтые кувшинки. Это дивное место первозданной красоты выросло и расцвело вдали от людского глаза и, казалось, таило в себе что-то загадочное, сказочное.