— Но я занят, сударь, я работаю. Я предоставил вам полное право уединяться, — думаете ли вы, что сам я лишен этого права?

Этот прием подавал мало надежд на успешный исход переговоров. Но все же я решил довести дело до конца.

— Сударь, — сказал я холодно, — я должен говорить с вами о деле, не терпящем отлагательства.

— О каком же, профессор? — спросил он насмешливо. — Вам посчастливилось сделать какое-нибудь открытие, ускользнувшее от моего внимания? Море поведало вам какую-нибудь новую тайну?

Прежде чем я успел ответить, он указал мне на листы рукописи, лежавшей у него на столе, и добавил более серьезным тоном:

— Вот, господин Аронакс, рукопись, написанная на нескольких языках. Она содержит в себе итоги моих научных исследований, и я надеюсь, что она не погибнет вместе со мною. Эта рукопись, подписанная моим именем и пополненная историей моей жизни, будет положена в маленький нетонущий аппарат. Последний из оставшихся в живых на «Наутилусе» бросит аппарат в море, и волны подхватят его.

Имя этого человека! Его история, написанная им самим! Итак, значит, тайна его когда-нибудь будет открыта?

Но тогда в этом сообщении я увидел лишь повод перехода к интересовавшей меня теме.

— Капитан, — сказал я, — я могу только одобрить шаг, который вы собираетесь осуществить. Было бы безумием, если бы плоды ваших трудов погибли. Но средство, изобретенное вами, кажется мне слишком примитивным. Кто знает, куда ветер занесет этот аппарат и в какие руки он попадет! Нельзя ли придумать что-либо более надежное? Может быть, вы сами или один из ваших товарищей…

— Никогда, сударь! — с живостью прервал меня капитан.

— В таком случае, я и мои спутники, мы готовы хранить эту рукопись и если вы вернете нам свободу…

— Свободу? — сказал капитан Немо, вставая.

— Да, капитан, это то, о чем я хотел говорить с вами. Вот уже семь месяцев, как мы находимся на «Наутилусе», и я хочу спросить вас сегодня от своего имени и от имени своих товарищей, намерены ли вы держать нас всю жизнь в заключении на своем подводном корабле?

— Господин Аронакс, я отвечу вам то же, что ответил семь месяцев тому назад: кто попал на «Наутилус», тот никогда более его не покинет!

— Но ведь это настоящее рабство!

— Называйте это, как вам будет угодно.

— Раб имеет право стремиться к свободе! Все средства для этого хороши.

— Это право никто не отнимает у вас, — ответил капитан Немо. — Разве я связывал вас какой-нибудь клятвой?

Капитан Немо скрестил руки на груда и посмотрел на меня.

— Сударь, — сказал я ему, — ни мне, ни вам не хотелось во второй раз возвращаться к этой теме. Но раз мы уже коснулись ее, надо ее исчерпать. Я повторяю, речь идет не обо мне одном. Для меня наука является могущественной опорой, увлечением, развлечением, если хотите, страстью, которая может помочь мне все забыть. Как и вы, я могу жить в неизвестности, довольствуясь надеждой завещать когда-нибудь человечеству результаты своих трудов посредством какого-нибудь аппарата, брошенного в море. Одним словом, я могу восхищаться вами, признавать в некоторых отношениях вашу правоту и даже испытывать известное удовольствие оттого, что являюсь участником ваших скитаний. Но есть другие стороны вашей жизни, к которым на этом судне только я и мои товарищи не имеем никакого касательства. И даже тогда, когда наши сердца бились в унисон с вашим, тронутые вашим горем или восхищенные вашими талантами и умом, мы должны были отказаться от малейшего проявления той симпатии, которую неизбежно рождает вид всего прекрасного и доброго. И то, что мы чужды всему, что вас касается, делает наше пребывание здесь невозможным даже для меня. Но особенно нестерпимо оно для Неда Ленда. Всякий человек по одному тому, что он человек, заслуживает, чтобы о нем думали. Задавались ли вы вопросом, какие планы мести могут возникнуть у человека, любящего свободу и ненавидящего рабство? У такого человека, как наш канадец? Спрашивали вы себя, что он может придумать, на что может решиться?…