Царь повел [Чжуанцзы] за собой в зал, стольничий подавал кушанья, [но] все перемены царь трижды отсылал по кругу.

— Доклад о мечах закончен, — заметил Чжуанцзы. — Посидите в тишине, великий государь, успокойте [свое] дыхание.

После этого царь Прекрасный три месяца не покидал дворца, и все фехтовальщики, облачившись в траур, покончили с собой на своих местах.

Прогуливаясь по роще Черный полог {2}, Конфуций сел отдохнуть на возвышение [среди] абрикосов. Ученики заучивали предания, Конфуций пел, играя на цине. Не допел [песню] еще и до половины, как [некий] Рыболов, выйдя из лодки, (к ним] приблизился. Брови и борода — седые, волосы — распущенные, рукава свисали вниз. Поднявшись с берега на ровное место, [он] остановился, левой рукой оперся о колено, правой подпер щеку и стал слушать. [Когда же] песня закончилась, [он] подозвал Цзыгуна и Цзылу. Оба они подошли.

Указав на Конфуция, гость спросил:

— [Вот] тот, что за человек?

— Благородный муж из царства Лу, — ответил Цзылу.

— Из какого рода?

— Из рода Кунов.

— Чем занимается [человек] из рода Кунов? Цзылу промолчал, а Цзыгун ответил:

— [Человек] из рода Кунов подчиняет свой характер преданности и доверию, вершит милосердие и справедливость, украшает обряды и музыку, отбирает правила отношений человека к человеку, чтобы были преданы властителю, высшему, чтобы улучшались отношения во всем народе, у низших. Все это принесет пользу Поднебесной. Вот чем занимается [человек] из рода Кунов.

— Владеет ли благородный муж землей? — спросил снова [гость].

— Нет, — ответил Цзыгун.

— Помогает правителю или царю?

— Нет.

Гость рассмеялся, повернулся и пошел, говоря:

— Милосерден-то милосерден, но, пожалуй, самого себя не освободит. Утруждает сердце, изнуряет тело, подвергает опасности истинное в самом себе. Увы! Как далеко отошел он от учения!

Цзыгун вернулся и доложил [обо всем] Конфуцию. Тот оттолкнул цинь, поднялся и сказал:

— Не мудрец ли то был? — пошел вниз его искать и догнал на берегу озера. [Рыболов] как раз взялся за шест и выводил лодку, [когда], обернувшись, заметил Конфуция, возвратился к селению и остановился.

Конфуций с благоговением отступил, двукратно поклонился и подошел [поближе].

— Чего ты ищешь? — спросил Рыболов.

— Только что [Вы], Преждерожденный, не договорили и ушли, — сказал Конфуций. — [Я], Цю, [человек] негодный, еще не узнал, что [Вы] хотели сказать. [Я], ничтожный, ожидал [возможности Вам] покориться. К счастью, услышал, как [Вы] кашляли. Помогите [мне], Цю, поскорее!

— Ах! — воскликнул Рыболов. — Как сильна у тебя любовь к учению!

Конфуций двукратно поклонился и, поднимаясь, сказал:

— [Я], Цю, учусь с детства и поныне, до шестидесяти девяти лет. Но слышать об истинном учении [мне] не доводилось. Разве осмелюсь не очистить [для этого] сердца?

— Подобные по роду следуют друг за другом, подобные по голосу откликаются друг другу, — сказал Рыболов. — Таков естественный закон. Разреши мне объяснить, чем обладаю я, и чем занимаешься ты. То, чем ты занимаешься, дела людские: Сына Неба, царей, великих мужей, простолюдинов. Если каждый, [принадлежащий к] этим четырем [званиям], на своем месте, то правление прекрасное; но нет смуты больше той, [когда] они не отвечают [своим] постам. [Если] должностные лица исполняют свои обязанности, а люди заботятся о своих делах, то нет никаких беспорядков. Поэтому заросшие травой поля, дом без кровли, недостаток пищи и одежды, не внесенные в срок налоги, раздоры между женой и наложницей, несогласие между старыми и малыми, — таковы заботы простолюдина; небрежность и лень народа и подчиненных, опасение не справиться с обязанностями, не выполнить порученных дел, оказаться небезупречным в поступках, утратить заслуги и доброе имя, потерять ранг и жалованье, — таковы заботы великого мужа; мятежи влиятельных родов, отсутствие при дворе верных слуг, искусных ремесленников, недостаток красоты в дарах [Сыну Неба, боязнь оказаться] ниже других весной и осенью, непокорным Сыну Неба, — таковы заботы царя; отсутствие гармонии между [силами] жара и холода, несвоевременное [наступление] тепла и мороза, вред, причиняемый ими всем вещам; смуты царей, споры из-за заслуг в походах, самоуправные захваты друг у друга, [когда] калечат людей, истощение богатств, непорядок в обрядах и музыке, ухудшение отношений между людьми, распутство и беспорядки в народе, — таковы заботы Сына Неба и [его] советников. Ныне же ты, не облеченный властью ни царя, ни сановника, не обладающий рангом великого слуги или его должностного лица, по собственному произволу украшаешь обряды и музыку, отбираешь правила отношений между людьми, чтобы улучшить [отношения] во всем народе. Не слишком ли много на себя берешь? Да притом людям присущи восемь пороков, а [тем, кто] служит, — четыре зла, которые нельзя не изучить. Делать то, что не поручено, называется превышением власти; выдвигать то, что не удостаивают вниманием — болтливостью; говорить, [лишь] с оглядкой на [чужое] мнение — угодливостью; хвалить, не разбирая где правда, где ложь — лестью; со страстью судить о чужих недостатках — поношением; отделиться от родных, отколоться от друзей — бунтом, восхвалять лживого, чтобы нанести удар по ненавистному, — злонамеренностью; хладнокровно допускать и доброе и злое без разбора, чтобы воровски овладеть желаемым, — коварством. Из-за этих восьми пороков поднимают смуту вовне, среди других, губят самого себя внутри, благородные мужи лишаются друзей, мудрые цари — слуг. Четыре зла [следующие]: питать пристрастие к важным делам, к переменам и изменениям обычного, долговременного, чтобы присвоить себе заслуги и славу, называется злоупотреблением; вершить дела лишь по собственному произволу, захватывать людей для собственных нужд — алчностью; не исправлять замеченных ошибок, усугублять их вопреки советам — высокомерием; не разбирая кто хорош, а кто плох, одобрять с тобой согласных, [не одобрять] с тобой несогласных, — самодурством. Таковы четыре зла. Сумел бы [ты] уничтожить эти восемь пороков, искоренить эти четыре зла, тогда и мог бы начать [свое] воспитание.