Я попыталась встать и чуть не заорала от боли. Из глаз брызнули слезы. Понимая, что стеснятся мне некого, я разревелась от жалости к себе, вынужденной так нелепо загибаться недалеко от людей.

— И кто тут сырость разводит? — услышала я над ухом голос, которому бы позавидовал сам Антонио Бандерас.

Я шмыгнула носом. Почему-то стало страшно. Нет, не того, что сейчас со мной могут сделать. Почему-то страшно было поднять голову и посмотреть на говорившего со мной мужчину.

— Не бойся, дуреха, я встреченных в лесу девушек без красных шапочек не ем, — и он опустился на корточки передо мной.

Еще раз всхлипнув, я подняла глаза. Сквозь слезы мужчина виделся как в тумане. Вытерев глаза тыльной стороной ладони, я снова посмотрела на него. Что-то в нем было. На вид не моложе тридцати, короткий ежик серых, не седых ни в коем разе, волос, изжелта зеленые глаза, прямой нос, четкие черты лица. И не сказать, что красавец, но что-то в нем было. И голос, от которого по коже бежали мурашки. Одет он в камуфляжные брюки и куртку. В вырезе ворота была видна черная футболка. На ногах черные армейские ботинки. Одежда и обувь чистые, словно мужчина не в лесу гуляет, а на репетиции парада маршировать собрался. Сразу стало неудобно за свой внешний вид. Грязные джинсы, старая кожаная косуха, предназначенная для таких вот загородных прогулок, перемазанные в земле и глине ботинки, спасибо сухие внутри. Из-под капюшона выбивались спутанные мелированные пряди. Глаза красные как у кролика, нос, скорее всего, распух.

— Успокоилась? — я кивнула, — Теперь рассказывай, что с тобой случилось.

— У нас выезд был, — тихо начала я. — Потом я на электричку в город опоздала, а ждать часа три. Ну и решила по линии Маннергейма пройти. А потом ногу подвернула. А телефон разрядился.

— Посмотрим, что там с твоей ногой, — он осторожно снял ботинок и начал ощупывать поврежденную конечность. Я морщилась и скрипела зубами. На глаза снова навернулись слезы. Наконец, он поставил мою ногу себе на колено. — Обычный ушиб, ну, может, связки немного потянула. Но ничего страшного. Дома холодное приложи и постарайся несколько дней ногу не нагружать.

Он извлек из какого-то кармана бинт и начал осторожно перевязывать травмированную лодыжку. Потом так же осторожно надел на ногу ботинок, зашнуровал.

— Спасибо, — я осторожно пошевелила конечностью. Больно было, но уже не так сильно. — Без вас я бы тут пропала.

— И как же зовут пропадающее создание, — улыбнулся он, чуть наклонив голову набок.

— Оксана, — я улыбнулась в ответ. Да и как иначе. Такой теплый был у него взгляд.

— Я Вадим, — он встал, протянул руку и помог мне встать. А он высокий. Моя макушка едва доставала его плеча. — Что ж, потеряшка, до Рощино топать и топать, а вот до садоводства не так и далеко.

— Мне бы до станции, а там я как-нибудь до города доеду, — решилась я.

— Как-нибудь, это как? — усмехнулся он.

— Ну, на электричке, — а чего он смеется. Тут такси не ходит, а ловить частника как-то не хочется. С моим-то сегодняшним везением могут увезти туда, куда Макар телят не гонял. А уж что там со мной сделают — и представить страшно.