Я закрыл лицо платком и всхлипывал в него.

– Для безымянного нищего, кому постель заменяет лодка, у нас слез не найдется, не так ли, и пусть наша хорошенькая Бьянка не страдает, раз мы поиграли в молодого Адониса в ее постели! И из-за этих мы плакать не будем, разве только из-за одного, несомненно, самого порочного злодея, и то потому что он нам польстил, не правда ли?

– Я узнал его, – прошептал я. – Я хочу сказать, за это короткое время я успел его узнать и….

– А ты предпочел бы, чтобы они бежали от тебя, безымянные, как лисы в кустах! – Он указал на гобелены, запечатлевшие королевскую охоту. – Смотри же глазами мужчины на все, что я тебе показываю.

В комнате внезапно потемнело, все свечи задрожали. Я охнул, но это был всего лишь он – он возник прямо передо мной и смотрел на меня сверху вниз – беспокойное, разгоряченное существо, чей жар я чувствовал так остро, как будто каждая его пора дышала теплым дыханием.

– Господин, – крикнул я, глотая слезы, – ты доволен тем, чему ты меня научил, или нет? Ты доволен тем, чему я научился, или нет? Не смей играть со мной! Я тебе не марионетка, и никогда ей не буду? Чего же ты он меня хочешь? Почему ты злишься? – Меня затрясло, и слезы хлынули настоящим потоком. – Ради тебя я буду сильным, но я… я узнал его.

– Почему? Потому что он с тобой целовался? – Он наклонился и собрал левой рукой мои волосы. Он потащил меня к себе.

– Мариус, ради Бога!

Он поцеловал меня. Он целовал меня, как Мартино, и рот у него был такой же человеческий и горячий. Его язык скользнул мне в рот, и я почувствовал не кровь, но мужскую страсть. Его пальцы горели на моих щеках.

Я вырвался. Он отпустил меня.

– О, вернись ко мне, мой холодный белый бог, – прошептал я. Я положил голову ему на грудь. Я слышал его сердце. Я слышал, как оно бьется. Я никогда раньше его не слышал, никогда не слышал, чтобы от каменной часовни его тела доносился пульс. – Вернись ко мне, мой бесстрастный учитель. Я не понимаю, что ты хочешь.

– О, дорогой мой, – вздохнул он. – О, любовь моя.

С этими словами он осыпал меня привычным демоническим ливнем поцелуев, не насмешкой страстного мужчины, но своей любовью, мягкой, как лепестки, накладывая ее дары на мое лицо и волосы. – О, мой прекрасный Амадео, о, дитя мое, – говорил он.

– Люби меня, люби меня, пожалуйста, – прошептал я. – Люби меня и забери меня с собой. Я твой.

Он обнимал меня в наступившей тишине. Я дремал у него на плече. Подул ветерок, но он не потревожил тяжелые гобелены, где французские вельможи и дамы скользили по густому вечнозеленому лесу среди борзых, которые никогда не прекратят лаять, и птиц, которые никогда не прекратят петь.

Наконец он отпустил меня и отступил. Он пошел прочь, ссутулившись, опустив голову. Потом ленивым взмахом руки он сделал мне знак следовать за ним, но вышел их комнаты он слишком быстро.

Я выбежал за ним на улицу по каменной лестнице. Когда я спустился, двери были открыты. Холодный ветер смахнул мои слезы. Он смел зловещую жару той комнаты. Я бежал и бежал по каменным набережным, через мосты, следуя за ним к площади.