Ответила я не сразу. Вообще-то такую инициативу следовало пресечь в зародыше: во-первых, у меня не было никакого желания встречаться с ним, а во-вторых, это неправильно, особенно сейчас. Но мне всегда трудно сказать «нет». Как подумаешь о выражении, которое наверняка появилось бы у него на лице…

— Хорошо, — вымолвила я наконец. — Дня через два, идет? Только, знаете, Люсьен…

Но он выглядел таким счастливым, что я оборвала себя на полуслове.

Ладно, не важно. Договорились, на этой неделе.

Вернувшись домой, я снова застала Якоба за роялем. Увидев меня, он оборвал игру и протянул мне клочок бумаги.

— Похоже, неважные новости, — заговорил он. — В Берне архивы только с 1750 года. А в Поррантрюи, как мне сказал тамошний заведующий, церковные записи, относящиеся к шестнадцатому и началу семнадцатого века, погибли в пожаре. Правда, кое-какие военные списки сохранились, может, тебе будет интересно взглянуть. По-моему, дед именно там почерпнул свою информацию.

— В таком случае вряд ли что-нибудь осталось на мою долю. Но в любом случае — большое спасибо за помощь. — Военные списки мне ни к чему, меня женщины интересуют. Но Якобу я этого не сказала.

— Вы о художнике Николя Турнье слышали когда-нибудь? — переменила я тему разговора.

Он отрицательно покачал головой. Я сходила к себе в комнату за открыткой.

— Родился он в Монбельяре, — сказала я, протягивая дяде открытку. — Не родич ли, часом? Может, из нашей семьи, только той ее части, что перебралась в свое время в Монбельяр?

Якоб вгляделся в изображение и снова покачал головой.

— Впервые слышу, что у нас в семье были художники. Турнье — люди в основном практических профессий. Я — исключение! — Он рассмеялся, но тут же посерьезнел. — Да, чуть не забыл, пока тебя не было, звонил Рик.

— Да?

— Он велел передать, что любит тебя. — Якоб смущенно откашлялся.

— Спасибо. — Я опустила взгляд.

— Слушай, ты можешь оставаться здесь сколько угодно. Сколько тебе надо.

— Спасибо. Видите ли… словом, у нас возникли кое-какие проблемы. Ну, вы понимаете.

Он ничего не ответил, только посмотрел на меня, и на мгновение мне вспомнилась пара, с которой я ехала в поезде. В конце концов, Якоб тоже швейцарец.

— А впрочем, ерунда, все устроится, и скоро, я в этом уверена.

— А пока поживи со своими, — кивнул он.

— Хорошо.

Теперь, когда я намекнула Якобу о своих семейных неурядицах, чувство, будто надо как-то оправдываться за свое пребывание здесь, исчезло. Назавтра пошел дождь, поездку на ферму пришлось отложить, и я весь день с удовольствием провела дома, читая и слушая, как Сюзанна с Якобом музицируют в четыре руки. Вечером мы поужинали в пиццерии, которая некогда была постоялым двором, принадлежащим одному из Турнье, а ныне имела явно итальянский привкус.

Наутро мы все отправились на ферму. Оказывается, Сюзанна там никогда не была, хоть и прожила большую часть жизни в Мутье. Выйдя из города, мы двинулись дорогой, которая, если верить знаку, должна была через сорок пять минут привести нас в Гран-Валь. По-моему, только в Швейцарии вас уведомляют не о расстоянии, а о времени, которое займет прогулка или поездка. Слева от нас начиналось ущелье, некогда описанное Гёте: крутая стена желто-серого известняка с расселиной посредине, через которую течет Бирз. При ярком свете солнца зрелище было впечатляющее, очертаниями оно походило на монастырь.