И они побежали. Толстые стебли травы сочно хрустели под ногами. Рахмет почти не мог дышать.

За спиной пронёсся порыв ветра. Алим, привстав на одно колено, размахивал руками. Стремительно прибывала вода в ручье. Затопила берега, разлилась заводями, скрыла под собой переправу.

Евпат Скорнило стоял на противоположном берегу, раскинув руки, подобно первокнязю Стефану Кучко, защищающему свою Немеркнущую.

Воздушный хлыст, набирая силу, пробежал по лугу у него за спиной, легко перепрыгнул бурный поток и разорвал пролётку пополам. Взметнулись вверх оглобли, как ребёнок закричала лошадь, кувыркнулось тряпичной куклой изломанное тело Алима.

Скорнило шагнул в тень высокой ели, мостом пересекающую ручей, и вышел из неё у подножия холма, к вершине которого бежали Рахмет и Феодора.

Птица теневого сложила крылья и стрелой упала на Рахмета.

Чёрная лохматая тень взвилась навстречу финисту. Хрустнула в острых зубах тонкая птичья шея. Страшно закричал Скорнило, расцарапывая ворот кафтана. Оглоед мотнул головой, встряхнул безжизненный комок перьев.

Теневой рухнул на колени, кулём завалился набок.

Когда Рахмет опасливо приблизился к нему, начальник сыска судорожно дышал, вцепившись побелевшими пальцами в травяной ковёр.

– Не вздумай, – смог выдохнуть Скорнило. – Беды, и мрак, и орда…

Он зашёлся кашлем, свистя лёгкими, как дырявым баяном. Рахмет знал поверье, что теневой, полностью приручивший финиста, умирает вместе со своей птицей, – но впервые наблюдал это воочию.

– Узнал толику, а решать за весь мир собрался! – рявкнул Скорнило, собрав последние силы. – Зря, думаешь, все кудесные сообща, не жалея себя, возводили Плетень? За ним – орда! Беззаконие, запустение, смерть! Сломай Плетень, и мира не станет, понимаешь ты, кора безмозглая?

Рахмет покачал головой.

– Нет, кудесный. Ты, как и я, не знаешь, что там теперь. Тысяча лет прошла, и мы просидели эту тысячу лет в хрустальном ларце. Твоя теневая ватага заграбастала всё, что в ларце было стоящего, хотела ещё и ещё. Я думал, что за это вас так ненавижу. А оказывается, вы просто мою судьбу украли. Мне сорок, тень ты беспросветная, понимаешь?! Я мог идти по свету, и открывать новые земли, и советоваться со звёздами, куда дальше держать путь. Я мог уходить и возвращаться, и жить. А ты загнал меня в клетку – от Клинского края до Шатурских болот. И ты думаешь, я теперь…

С кем я говорю, подумал Рахмет. Он же давно уже сдох.

Косточка, камушек, икринка, орешек. Что в тебе и что теперь во мне…

Феодора подошла к Рахмету сзади, обхватила руками за пояс. Солнце раскалилось добела, будто лето повернуло вспять.

– Я боюсь…

Он ждал, что потом она добавит: «Не надо», – или: «Давай сначала подумаем», – или что-то такое, чтобы можно было ещё потянуть время.

– Я боюсь, – повторила Феодора. – Решай скорее.

Солнце! Рахмет задрал голову и смотрел на него, пока мир не заполнился ослепляющим золотом слёз. Я воровал, грабил и изредка убивал. И ещё учил. Но я не хочу оправдываться и не хочу искупать вину. Сделанного не воротишь. Что бы я ни решил сейчас, это навсегда – второй раз мне сюда уже не добраться.