– Да. Вообще-то надо бы. Нельзя давать слабину, лапуль.
– Вот мне все об этом твердят. Может, я тоже усвоила урок. Протормозила, правда, нехило.
В небе над горизонтом вспышка. Розово-бурая, хотя дело близится к полуночи.
– Но есть и хорошие новости, – говорит Рокси. – Я, кажись, встретила парня.
– Н-да?
– Пока еще рано, – говорит она, – и такое творится, что все сложновато. Но да, может быть. Он мне нравится. Я нравлюсь ему. – Она смеется как прежде – гортанно ворчит. – Кто бы сомневался, ага, – я его вытащила из страны, где его хотели замочить чокнутые бабы, и у меня подземный бункер.
– Внуки-то будут? – с надеждой спрашивает Берни.
Даррелла и Терри больше нет. Рики в этом смысле ничего не светит.
Рокси пожимает плечами:
– Есть шанс. Кто-то же должен это все пережить, ну?
Тут ее осеняет. Она улыбается:
– Небось если родится дочка, сильная будет – жуть.
Они выпивают по последней и уходят.
Апокриф, исключенный из книги Евы
Обнаружен в пещере Каппадокии, ок. 1500 лет
Форма силы неизменна – она бесконечна, она сложна, она ветвится вновь и вновь. Она живая, как дерево, – и растет; она самодостаточна – и она множество. Векторы ее непредсказуемы; она подчиняется собственным законам. Взглянув на желудь, не провидишь всякую прожилку во всяком листике дубовой кроны. Чем пристальнее смотришь, тем больше многообразие. Думаешь, что все сложно, – но нет, все непременно еще сложнее. Как реки, что текут в океан, как удар молнии, сила бесстыдна и необузданна.
Человек создан не нашей волей, но тем же органическим, непостижимым, непредсказуемым, неуправляемым ходом вещей, что в урочный час понуждает листву распускаться, прутики – выбиваться из почек, а корни – разрастаться сумбурной путаницей.
Друг на друга не похожи даже камни.
У всего своя форма – и нет иной.
Всякое самонаречение есть ложь.
Грезы наши правдивее нашей яви.
Нил/Наоми
Переписка
Дорогой Нил!
Итак! Первым делом должна сказать, что мне понравилась твоя престидижитаторка Матерь Ева! Кое-что я видела в “Подпольном цирке” и осталась под большим впечатлением – одна женщина заставила меня махать рукой всему залу, и даже Селим потом не верил, что я махала не сама. Пожалуй, это объясняет многое в древних писаниях. И я понимаю, как ты работал с Тунде, – наверняка нечто похожее случалось с тысячами мужчин во многих поколениях. Работы приписывались другим авторам, анонимные труды считались женскими по умолчанию, мужчины помогали женам, сестрам или матерям и не получали никакого признания, – и плюс, конечно, простое воровство.
У меня есть вопросы. Солдаты-мужчины в начале книги. Я понимаю, ты скажешь, что на древних раскопках находили статуи мужчин-воинов. Но для меня, пожалуй, в том и загвоздка. Мы уверены, что это не были отдельные цивилизации? Один-двое на миллионы? В школе нам рассказывали, что женщины заставляли мужчин драться ради увеселения, – я думаю, это и вообразят многие твои читатели в сценах, где мужчины воюют в Индии или Саудовской Аравии. Или эти вздорные мужчины, которые пытаются развязать войну! Или мужские банды, которые держат женщин под замком ради секса… кое у кого из нас бывают такие сексуальные фантазии! (Могу ли я признаться, должна ли я признаться, что, думая об этом, я… ой, нет, не могу.) Но не только во мне дело, милый мой. Боюсь, целый батальон мужчин в военных гимнастерках или полицейской форме наведет читателей на мысли о фетишах!