«Ты что же делаешь, тварь, „дух“ поганый? — подумал я. Меня окатило злобой, как волной кипятка, аж в ушах зазвенело. — Что он сделал? Что они ему сделали, сволочи такой? Это он у Дегтярёва в кабинете стрелял? „Хвосты“ подчищает? Я тебе постреляю, гнида…»

Я быстро и тихо дошёл до пролома, держа ружьё на уровне глаз, заглянул внутрь. Оверчук уже свернул за угол. Он шёл быстро, почти бежал. Стараясь не шуметь, я рванул следом, чувствуя, как бешенство охватывает меня, такое, что волосы зашевелились, а челюсти сжались до судороги.

«Убью, сволочь!» — чётко оформилась мысль.

Выглянул за угол и понял, что отстаю — безопасник наддал и уже подходил к флигелю проходной. Я перешёл на бег, вскинув ружьё, понимая, что могу обнаружить себя, но он не обратил никакого внимания. Распахнул дверь, шагнул внутрь. Сейчас дверь захлопнется, и всё усложнится.

И тогда я его окликнул. До Оверчука было метров шесть, не больше, он был ко мне спиной. Прицелился ему в затылок, выбрал свободный ход спускового крючка и окликнул:

— Андрей Васильевич!

Мой голос отразился эхом в пустом дворе. Оверчук обернулся, одновременно поднимая пистолет. Всё равно не успеешь. Я сдвинул указательный палец, дробовик дёрнулся в руках, а осыпь картечи разнесла голову Оверчука на кровавое облако. Осталась на месте только шея и нижняя челюсть. Тело рухнуло на спину, в коридор проходной, пистолет со стуком упал на асфальт. Грохот выстрела из двенадцатого калибра эхом проскакал по окрестностям и замолк.

— Вот тебе, сука… — прошептал я.

Передёрнул цевьё, достал из кармана ещё один патрон с картечью, затолкал снизу в магазин. Огляделся вокруг — никого. От обезглавленного тела растекалась лужа крови. Куда теперь?

— Серёжа! — окликнули меня сверху.

Точнее, шеф окликнул. Я его голос никогда не спутаю ни с чьим другим. Я поднял глаза. Дегтярёв стоял в окне кабинета Биллитона, вполне живой.

— Владимир Сергеевич, как вы? — спросил я.

— Серёжа, нормально. А ты всё правильно сделал, я всё видел. Он был мерзавцем. — Он потёр ладонью лицо, я увидел бинт на руке. — А мы опоздали объявить тревогу. Трусость — страшный порок, Серёжа. Я сейчас успел позвонить военным, Кириллу Гордееву и объявить о биологической угрозе. Может, мне и поверили. А может быть, и нет. Кирилл не самый главный в системе, его полномочий объявить тревогу на всю страну не хватит. Сейчас я позвоню в милицию, затем в мэрию, а затем позвоню в МЧС. Но я не буду этого делать, пока ты не уедешь отсюда и не направишься ко мне домой. Это важнее, а у меня осталось мало времени. Это приближается. Возьми всё оружие, которое видишь, не трогай только пистолет Оверчука. Это орудие убийства. Ещё одно орудие убийства у меня, и пусть оно здесь и останется. Возьми вот это…

Дегтярёв исчез в окне, затем сказал: «Лови!» — и бросил что-то вниз. Белый полиэтиленовый пакет, в котором что-то звякнуло, упал прямо мне под ноги. Я заглянул в него. Там лежала связка ключей. Я вопросительно посмотрел на шефа.

— Раз уж ты приехал, хоть я тебя и не ждал… Спустишься в лабораторию, откроешь хранилище номер два, — сказал шеф. — Вытащишь оттуда два оранжевых пенопластовых блока, заберёшь с собой. В блоках, внутри, титановые капсулы с исходным вирусом. Разбить, сломать или что-то ещё сделать с этим хранилищем невозможно. Вирус в сухом состоянии, так что о каких-либо температурных условиях тоже заботиться не надо. Отдай их Кириллу. Понял?