Тэкси умерла несколько лет назад на Гавайях, куда один крупный промышленник отвез ее «отдохнуть». С тех пор, как мы расстались, прошло уже много лет.

Б: Почему ты не пришел вчера вечером? В последнее время ты в каком-то странном настроении.

А: Просто… я не могу знакомиться с людьми. Я слишком устал.

Б: Ну это же были старые знакомые, а ты не пришел. Тебе надо бы поменьше смотреть телевизор.

А: Я знаю.

Б: Это исполнитель женских ролей?

А: Каких ролей?

А: Самое волнующее занятие – не-делать-этого. Если в кого-нибудь влюбишься и так и не займешься этим, то все возбуждает гораздо больше.

Любовные отношения слишком затягивают, а на самом деле они этого не стоят. Но если ты почему-то считаешь, что стоят, надо вкладывать в них ровно столько времени и энергии, сколько другая сторона. Иначе говоря: «Я заплачу тебе, если ты заплатишь мне».

У людей столько проблем с любовью, что они всегда ищут кого-нибудь, кто окажется их Виа Венето, их вечно воздушным суфле. Следовало бы открыть курсы на степень специалиста по любви. Должны существовать курсы по красоте, любви и сексу. И чтобы любовь была самым главным предметом. Я всегда думал, что надо показывать детям, как заниматься любовью, и объяснить им раз и навсегда, что любовь – ничто. Но этого никто не сделает, потому что любовь и секс – это бизнес.

Потом я думал, может, в конце концов, хорошо, что никто не проливает свет на эту проблему, потому что если действительно узнаешь все, уже не о чем будет думать или фантазировать всю оставшуюся жизнь, и можно сойти с ума, если не о чем думать, потому что продолжительность жизни растет и после детских лет остается достаточно много времени для секса. Я слишком много помню о детстве. Я, наверное, пропустил большую его часть, когда валялся больной в постели со своей куклой Чарли МакКарти, точно так же, как пропустил «Белоснежку». Я посмотрел «Белоснежку» только в сорок пять лет, когда пошел с Романом Полански в «Линкольн-Центр». Вероятно, я сделал правильно, что так долго ждал, – не могу себе представить, что мне еще было бы столь интересно смотреть в этом возрасте. Все это навело меня на такую мысль: быть может, вместо того чтобы в раннем детстве объяснять детям механику и ничтожность секса, лучше было бы ошеломить их внезапным открытием всех деталей, когда им исполнится уже сорок. Представь, ты идешь по улице с другом, которому только что исполнилось сорок лет, развенчи­ваешь старую историю о птичках и пчелках, ждешь, пока пройдет шок от этого разоблачения, а затем терпеливо объясняешь все остальное. Тогда в сорок лет жизнь вдруг обретет новый смысл. В наше время, когда продолжительность жизни так возросла, нам следовало бы оставаться младенцами гораздо дольше.

Именно высокая продолжительность жизни выводит из строя все старые ценности и их практическое применение. Когда люди узнавали о сексе в пятнадцать лет, а умирали в тридцать пять, у них, очевидно, возникало меньше проблем, чем у моих современников, которые узнают о сексе лет в восемь и доживают до восьмидесяти. Это слишком долгое время для интриги с одной и той же идеей.