Одновременно стучим кулаками по столу, и все на нас оборачиваются.

– Это что такое было? – смеется Яр.

– Если бы Аньке можно было пить алкоголь, я бы предположил, что дамы пьяны, – развивает тему Женя. – Но… Девочки, вы заскучали?

– А то! Давайте, развлекайте, – быстро ориентируется подруга.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

– Тогда танцевать идем, – поднимаясь, Ярик подходит ко мне и подает руку.

На площадке немного людей, никто не скачет и не толкается. Пока мы добираемся до середины, будто по заказу включается мелодичная лирическая композиция. И вот Градский обнимает, ведет в танце, и снова мне кажется, что он слишком нежничает.

Готова сделать что угодно, чтобы вернуть нашим отношениям былую непринужденность и страсть.

– Ты знаешь, что я не люблю танцевать? – закидываю удочку.

– Знаю, Маруся.

– Но до бункера это была одна из возможностей ощутить на себе твои руки, – выпаливаю с улыбкой.

Чувствую, что краснею. Особенно, когда Яр отстраняется, чтобы посмотреть мне в лицо.

– Вай, Маруся ты неТитова, – смеется.

Смотрю на него, и в груди искры высекает.

– Как меня достало быть бесфамильной, – ворчу я.

– Потерпи. Скоро у тебя будет самая лучшая фамилия, – самоуверенно заявляет Ярик, не прекращая улыбаться.

– Самая лучшая?

– Да, – заверяет, не теряя апломба. Даже наоборот, раздувает его от важности. – Не то чтобы твоя старая плохая…

– Очень даже хорошая…

– Но не твоя.

– С чего это не моя? – немножко возмущает ход его мыслей. – Двадцать лет была моя…

– Молочная.

– Что?

– Как зуб. Мы его вырвали. Ждем постоянный, – и ведь на серьезе это впаривает. – Постоянную. Настоящую. Финальную. Самую важную.

 – Ярик! Не лопни от этой важности, – задыхаюсь от возмущения и тут же смеюсь. – Ты такой дурачок. Неисправимый!

– Но ты же хочешь мою фамилию? Признай.

– Признаю!

– Умница, – с довольной ухмылкой наклоняется и чмокает меня в нос. – А теперь расскажи, что еще ты делала до бункера, чтобы я тебя полапал?

– Не скажу!

– Говори, – по привычке резко меня к себе дергает. Крепко прижимает. У меня дыхание спирает, когда ощущаю всю силу его напряжения. Мой голодный и одичавший зверь. Неужели вернулся? – Пожалуйста, Маруся.

Не сразу понимаю, о чем он просит.

– Расскажу, если мы прямо сейчас домой поедем.

Лучики сине-зеленых стробоскопов пробегают по его лицу, но они не способны исказить то, что я вижу в глазах. Чувства сгущаются, кипят и мерцают.

– Договорились.

– Хм… Ты же понимаешь, что я делала это неосознанно? Многое лишь сейчас осознавать начала.

– Какая ты все-таки тугодумка, Эйнштейн, – говорит Яр и, ласково надавливая мне на лопатки, припечатывает к себе.

– Что? Как ты смеешь?

– Любовно я.

– Угу, – мычу, скользя по его плечам ладонями. – Я любила с тобой плавать.

– Бля, я знал, что ты умышленно жмешься и ноги закидываешь.

– Не умышленно, а инстинктивно!

– Это меняет дело?

– В корне! Это кардинально разные вещи.

– Значит, «инстинктивно», – акцентирует все внимание на этом слове, – ты тоже представляла, как я отодвигаю узкий лоскут твоих трусов и спускаю с себя плавки, чтобы…