Опрокинуть бы ее, подмять, оттянуть короткие шорты, ворваться и припечатать с такой силой, чтобы уже никогда вырваться не посмела.

Сука…

Да, предлагая эту вылазку, рассчитывал если не на полноценный секс, хоть на какой-то физический контакт. Вот только когда Титоша поделилась своими заморочками с темнотой, задрожала от страха, а не от страсти, в поисках защиты отчаянно в меня вцепилась, выдала это долгожданное блядское «люблю»… Понял, что не могу. Не настолько сволочь, чтобы пользоваться подвернувшейся ситуацией. В этом сумрачном мареве святоша явно не в себе пребывает.

Костерю себя самыми последними словами, но держусь, чтобы безнаказанно не облапать Марусю во сне.

Блядь, я все-таки почти джентльмен. С натяжкой, безусловно. Мысли грязные не позволяют натянуть на раскачанные плечи белое пальто.

Чередой различных мантр удается кое-как задремать. Но все же… Вроде сплю, но все слышу и ощущаю.

Когда в сетчатое окно палатки заглядывают первые рассветные лучи, испытываю какое-никакое облегчение, что эта длинная ночь закончилась.

– Маш?

– Мм-м…

– Пора вставать.

– Уже? – не открывая глаз, морщится. – Нет, не хочу… Мм-м… Давай забьем… Мне холодно…

Зачем-то на губы ее смотрю. Потом и вовсе в вырез майки. Вижу подернутую дрожью кожу и сморщенный розовый сосок. Мысленно посылаю себя к черту.

– У тебя экзамен.

Едва успеваю закончить предложение, святоша отлепляется от меня и резко пятится в противоположный угол.

– Сколько сейчас?

– Успеваем, – сухо оповещаю и поднимаюсь. – Ты соберись. Я покурю, и займемся палаткой. В дороге будешь досыпать.

– Хорошо.

В дороге Маруся не спит. Хранит молчание. Явно что-то активно мусолит в своей чудной головке. Только бы не придумала какую-нибудь очередную хрень.

– Все нормально?

Редко сам с расспросами лезу. Предпочитаю наблюдать. Но сегодня мне не нравится то, что я на ее лице читаю.

– Мм-м… Да… – совсем неуверенно.

И взгляда моего избегает.

Чувствую, скоро раздаст, мать ее.

Да пусть бы уже. Ждать взрыва хреновее, чем от него пострадать. Это я вам, как вышедший из бункера и после, еще дважды нарвавшийся на мины, говорю.

С намерением задержать Титову для откровенного разговора тет-а-тет заезжаю в свой двор. Не позволяя выбраться из машины, защелкиваю замки.

Хладнокровно встречаю всполошенный взгляд.

– Давай до конца точки расставим, Маруся.

Она сглатывает и, крутнувшись на сиденье, напряженно застывает.

– Хорошо. Говори… Как есть, говори… Я все пойму… – лепечет суетливо и нервно.

– Я для себя все решил. А ты?

– А что я? – испуганно таращит глаза.

– Выбираешь меня? До конца.

– Я… Объясни, пожалуйста, конкретнее... – Это она меня просит? Любительница полутонов и недосказанности. – Хотя… Лучше не надо.

Блядь, если бы тема не была настолько серьезной, поржал бы с нее. Но сейчас меня крайне печет исход разговора. Не до смеха, сука.

– Слушай, Титова, – начинаю слегка резковато. – Считаю, пора менять твою фамилию. На мою. Сечешь? – вываливаю и замолкаю. За грудиной током пробивает и сходу расползается все горячей пульсирующей массой. Напряженно вглядываюсь в Марусины глаза. Ответы ищу. Она же медленно погружается в шок и, кажется, даже не пытается с ним справиться. – Хочу с тобой быть по-настоящему. Навсегда. Если у тебя так же, в следующий раз приходи с чемоданами. Если нет, новую паузу берем.