— Кого сменить? — спросил я.
— Леху, — кивнул Железнов.
— Нет, — сказал Леха. — Не надо.
— Два-а, раз…
А Зайца не существовало. Я со своего места видел, как он лежит, спрятав голову в шинель. Хоть бы лежал, хоть бы они опять не сцепились!
— Два-а, раз…
Мы садились на руль по очереди. И всё гребли, гребли, пока совсем не выдохлись.
— Попьем? — предложил Леха.
Лицо у него было серое. Я чувствовал, что у меня дрожат губы. Закружило нас море, завертело…
Юрка достал из мешка небольшую зеленую кружку. Наливал каждому меньше чём по половине.
— Ему тоже. — Леха кивнул в ту сторону, где уже сидел Заяц. Сидел и смотрел на анкерок.
Юрка нахмурился и протянул мне кружку с Валькиной порцией.
Рука у Вальки дрожала.
— Я не пил, — пробормотал он, — не пил…
Леха полез за пазуху, вытащил два куска хлеба — целую пайку и четвертушку. Четвертушку дал мне.
— Не узнаешь? Ты ее бросил…
Он разделил нетронутую пайку на три части, шагнул к Вальке и вдруг наклонился, как-то криво, левым боком упал, стукнувшись головой о край борта.
Юрка схватил, затормошил его.
— Леха, Леха!..
Обернулся, крикнул мне:
— Налей воды!
— Бескозырка-то…
Лехина бескозырка упала за борт. Я видел, как она намокла, как ее захлестнула волна — темная, литая, вся из холода.
— Воды, тебе говорят!
— Не надо, — выдохнул Леха. — Отдай ему хлеб…
— Ну уж!.. — сказал Юрка.
— Отдай… Все равно он слабее. — Леха поднялся на колени. — На, ты…
Валька взял хлеб из Лехиной руки, отпрянул назад.
— Ребята… — начал он.
— Умолкни, — буркнул Железнов. — Тебя здесь нет, понял?
И опять мы увидели место, где солнце окунулось в море.
Увидели его за кормой. Грести не стали: не было сил.
Я поднял воротник шинели и, наклонив голову, дышал в него — так теплее.
— Знаете что? — ясно прозвучал в темноте голос Лехи. — Пусть каждый расскажет о себе. Какой-нибудь случай из жизни. Так и ночь скоротаем.
«Еще чего», — подумал я. Не хотелось поднимать голову, не то что говорить.
— Идет, — отозвался Железнов. — Только о чем бы рассказать? Жил я в Смоленске. Городок что надо!.. — Он еле ворочал языком. — Один раз приезжали к нам артисты московские. Из оперетты. Я смотрел… Там три парня такую чечеточку отбивали — закон!..
…Наверное, эту сухую картошку надо было сосать вроде леденцов, а я жевал ее, да еще как! Теперь у меня весь язык и нёбо были исцарапаны, болели, и все во рту ссохлось так, что трудно было его открыть.
— Рассказывай ты, — глухо сказал мне Леха.
Голова у него, видно, замерзла — он тоже натянул на нее шинель.
— В оперетту я не ходил, был один раз в Художественном — смотрел «Синюю птицу». (Вот теперь я понял, почему Юрка так говорил — из-за сухой картошки!) А однажды у нас в пионерлагере на Оке…
— Где лейка? — испуганно перебил меня Валька. — Мы ж так потонем. Смотрите, сколько в шлюпке воды!
— Какая лейка?
— Ну, черпак, совок! Надо ж выкачивать, а они сидят!
Лейку мы не нашли и стали выплескивать воду руками.
У меня ничего не получалось. «Сейчас попрошу попить… — думал я. — Вот еще две пригоршни… Сейчас…» Руки окоченели. Спину было больно разгибать. Я попробовал встать («Сейчас попрошу!») и поскользнулся, упал — шлюпка чуть не черпнула бортом.