— Р-раз!
Валек бьет меня в грудь, и я чуть не сваливаюсь с банки. Что такое?
— Лопасть! — кричат сзади. — Лопасть сломал!
У меня падает сердце: натворил… Может, она была треснутая?
— Навались! — почему-то торжествующе кричит мичман.
А гроза прекращается так же сразу, как налетела. Снова бьет солнце. От наших пробковых поясов, от воды, от красной физиономии Кашина идет пар.
— Фамилия? — Мичман смотрит на меня,
— Савенков.
А что я — виноват?
…Мы выстраиваемся на причале.
— Юнга Савенков, выйти из строя!
Выхожу.
— Юнге Савенкову за отличную морскую службу объявляю благодарность!
Я молчу.
— Ну?!
— Служу Советскому Союзу!
— Вот так. — Мичман доволен. — А это сохраните. — Он протягивает мне кусочек лопасти. — Такое не часто бывает. Р-разойдись!
Строй вздрагивает, ломается. Кашина обступают. Он тычет Сахарова в грудь:
— Сломай мне валек — я тебе три наряда вкачу! Понятно? А если лопасть, тогда — благодарность. Хорошо, значит, греб: и сильно и умело. Понятно?
— Может, она была треснута? — спрашивает Сахаров.
Вот тип!
— А может, вы думаете, я состояния шлюпки не знаю? — Мичман вытягивает из кармана часы. — Перекур! Пять минут, как раз к обеду вернемся. — И щелкает крышкой.
— Ничего себе! — говорит Леха. — Уже обед!
Кашин раскладывает на валуне китель и поясняет:
— Земля-то вертится!
А по-моему, она качается. Колени дрожат. Я опускаюсь на песок и вижу, как ребята один за другим валятся рядом, блаженно распрямляя горящие ладони.
Дымное, сверкающее, огромное качается перед нами море.
И только Юрка стоит. Смотрит на море. Совсем не исподлобья. И складки у него на переносице нет…
XVI
— Не служба, а малина! — сказал я.
— Черника, — серьезно поправил Вадик.
Мы сидели у костра и варили в миске варенье из черники. Мы были «дневальными у шлюпок». На Горелом озере… Бывают и такие наряды!
Чернику я собрал на небольшом островке. Вот он, его отсюда видно. Сходил туда на шлюпке — и все.
— Нет, а сахару маловато, — сказал Вадик.
— Съедим и так…
Вадик подобрал ноги, положил на колени подбородок и лупоглазо уставился в одну точку. Потом достал из кармана огрызок карандаша. Еще посидел. Стал что-то писать в тетрадке по радиотехнике.
«Сочиняет», — заскучал я. Если человек сочиняет, с ним не разговоришься…
Зато я первый услышал, как слева, где тропинка, зашелестели кусты, увидел мелькающее в листве платье и желтый сарафан.
Передо мной стояла яркая синеглазая женщина — жена одного из старших офицеров.
— Нельзя ли нам перебраться на остров, за черникой? Она сделала испуганные глаза и улыбнулась.
А чуть позади стояла Наташа.
— Можно! — сказал я, стараясь не задохнуться…
Оглянулся на Вадика. Он сочинял…
— Пожалуйста. Вот к этой шлюпке!
Они подходили. Я слышал. А посмотреть не смел.
— Я не упаду? — спросила жена офицера. — Будьте любезны, дайте мне руку! Спасибо… Ой!..
Наташа сошла сама. Дочь Авраамова! Так… Весла в уключинах, все в порядке. Я оглянулся еще раз. Вадик — сочинял!..
— Как быстро гребете! — щебетала яркая женщина. — Это вы здесь научились?
— Здесь. Наташа молчала.
Я очень хотел посмотреть на нее — и не мог: не решался. Хоть бы спросила о чем-нибудь! Ведь островок скоро — шлюпка идет быстро. Гребок. Еще гребок…