Оказалось, что джаз не так уж и популярен на своей родине. Его едят здесь люди только определенного сорта; подпорченный чувством международного города сорт людей.

Для моего поколения русских американский джаз был безостановочным экспрессом ночного ветра, пролетающего над верхами железного занавеса.

Почему нацисты и коммунисты ненавидели джаз? Может быть, из-за его склонности к импровизациям? Может быть, если бы все игралось по нотам, они были бы терпимее?

Первые выловленные из эфира на программе «Голос Америки» в пятидесятые годы звуки «бибоп» распространялись в России на самодельных пластинках, сделанных из рентгеновских пленок. Труба Гиллеспи и кларнет Гудмана проходили через тени грудных клеток, бронхов и потревоженных силикозом социализма легочных альвеол. Подпольная индустрия этих пластинок так и называлась «Джаз на костях».

Вот вам картина из далекого советского прошлого. Юнцы в свитерах с оленями вокруг чемоданного патефона. Придавленная в центре, чтобы не вспучивалась, перевернутым бокалом, крутится самодельная пластинка с тенью здоровенной фибулы или мандибулы.

В 1967— м ведущий программы «Час джаза» Уилис Кановер приехал в СССР на первый международный фестиваль джаза. За ним ходили, как за мессией. Бархатный голос американца в невероятном клетчатом пиджаке повергал в сущий трепет, слышался эллингтоновский «take „А“… все эти наши платонические рандеву со свободой.

Переносясь в Европу, особенно в ее восточную часть, джаз становился чем-то большим, чем музыка, он приобретал идеологию, вернее, антиидеологию…

В шестидесятые годы второй, после Штатов, джазовой страной мира была Польша, третьей, наверное, Россия.

Вначале играли на танцевальных вечерах, в каких-то занюханных клубах и арендованных школьных спортзалах. Постоянные скандалы с комсомольской дружиной. Потом стали устраиваться специальные джазовые концерты в научных институтах. Комсомол вдруг объявил себя спонсором джаза при одном лишь условии — не играть фирменных, то есть американских, тем, развивать «джаз с русским акцентом». Джаз без американских тем, то есть как бы русская тройка без лошадей…

Образ джазового музыканта кочевал из одной моей книги в другую. Больше всего поражала меня преданность русских джазистов своему искусству. Эти немногословные юноши играли джаз без всяких надежд на успех, на деньги, на признание. Порой, во время сильных «зажимов», они, подобно древним христианам, уходили в буквальное подполье, играя в котельных и подвалах. Они как бы и не пытались оправдываться, выискивать объяснение своей преступной страсти, просто уходили, если их гнали, являлись без колебаний, если за ними посылали. Что поделаешь, как бы говорили их не особенно выразительные лица и согбенные фигуры, такой уж мы народ, джазовые.

Отделяясь от основной, здоровой массы, они даже выработали свой «птичий язык». Иные из них старели, другие оставались юношами всю жизнь.

Что я писал о джазе в разные времена?

1970. «Нью-орлеанские поминки на Новом Арбате»…

«…Я посмотрел вокруг и увидел сотни две или три знакомых лиц, музыкантов джаза и наших девочек. Все постарели немного, но все еще были красивы, а некоторые даже стали лучше…