Мороз, а я утираю пот со лба. Вокруг шум, суета, нас толкают, а мы всё стоим друг против друга.
– Братишка встретил? – на ходу спрашивает сосед по вагону. – Похож! Как две капли!
– Пошли! – с сердцем говорю я.
И «братишка» семенит за мной.
Дав в Березовую телеграмму, чтобы не искали беглеца, выхожу в город. Уже звенят трамваи, но я решаю идти пешком. В гостинице «Палас», что на Бибиковском бульваре, меня ждет Антон Семенович. Мне не хочется будить его раньше времени. Лира идет рядом, стараясь приноровиться к моему шагу, и все пытается занять меня разговором:
– Ух, город какой! На горе!
Молчу.
– А все-таки Ленинград больше.
Молчу. Видя, что я не намерен поддерживать эту светскую беседу, Лира меняет тему:
– Со мной Кизимов хотел. А я ему объяснил: ты, говорю, здесь давно, тебе нельзя. А я недавно, с меня спрос не такой. – Лира заглядывает мне в лицо и продолжает со всей убедительностью, на какую только способен: – А я вам скажу, Семен Афанасьевич, вы не сердитесь, а только я себе сразу сказал: куда вы, туда и я. На всю жизнь!
Его угнетает мое молчание. Пуще всего он боится, что сейчас я куплю билет и велю ехать обратно…
В последний раз я был в Киеве весной. Цвели каштаны – стояли вдоль улиц высокие, торжественные, все в пышной листве, щедро поднимая в небо свои сияющие свечи. Сейчас зима. Зимой Киев стеклянный: ветви деревьев покрыты инеем, а где же, в каком еще городе столько деревьев на улицах?
Сейчас увижу Антона Семеновича. Невольно ускоряю шаг. Упрямый черноглазый мальчишка уже почти бежит рядом со мною – и, видно, готов бежать без передышки хоть на край света.
Вот и гостиница. Взлететь на третий этаж – дело одной минуты. Перевожу дух, стучу и слышу из-за двери знакомый голос:
– Войдите!
Антон Семенович, видно, давно уже встал. Он за столом, на столе – унизанные хорошо знакомым мне четким почерком листы бумаги. Он поднимается мне навстречу. До чего же я рад его видеть!
Обнимаемся. Потом он отстраняет меня и говорит с улыбкой в голосе:
– А ну-ка, поворотись, сынку!
69. ВОЗЬМУСЬ ЛИ?
Я не видел Антона Семеновича без малого два года. Впервые за тринадцать лет мы расстались на такой долгий срок. Случалось Антону Семеновичу уезжать в отпуск, но я не помню, чтобы хоть раз он дожил вдали от коммуны положенное время. Он всегда приезжал раньше хоть на несколько дней, и в его спокойствии в минуты встречи мы безошибочно улавливали сдержанное нетерпение, с которым он возвращался к нам. Мы чувствовали, знали: мы всегда, все время нужны ему.
Вот и сейчас – нет двух лет разлуки. Словно только вчера мы простились. Как мог он по моим отрывочным письмам так много узнать о Березовой поляне, о ребятах, учителях – обо всех, кого я любил? Почему так безошибочно знает, что меня тревожит, и спрашивает именно о том, о чем я сам хотел говорить? Это я после задал себе такие вопросы, а тогда не сомневался: иначе и быть не может. Он все знает обо мне – мои тревоги, сомнения, горе мое и радость. Мы вовсе и не расставались – так же как и я о нем, он помнил обо мне эти годы, и мое дело было его делом.