Мальчик и сам не знал, чего так испугался в тот первый день, когда они вернулись. Его разбудил шум их присутствия. Проснувшись, он с удивлением понял, что Дом заполнен людьми, что тишины — знойной, летней тишины, к которой он успел привыкнуть за месяц — больше нет. Дом скрипел, охал и посвистывал, хлопал дверьми и звенел стеклами, перекликался сам с собой музыкальными отрывками через стены, кипел и бурлил жизнью.

Он сбросил простыню и выбежал на балкон.

Двор был заполнен людьми. Они толпились вокруг двух красно-синих автобусов, смеялись, курили и перетаскивали толстые рюкзаки и сумки с места на место. Цветастые, загорелые, шумные, пахнущие морем. Горячее небо жарило двор. Он смотрел на них, присев на корточки, вжавшись лбом в прутья перил. Он хотел быть среди них, невидимой частью взрослой, прекрасной жизни, изнывал от желания спуститься — и не двигался с места. Кто-то должен был его одеть. Насмотревшись, он вернулся в комнату.

— Слышишь? — спросил Слепой, сидевший на полу возле двери. — Слышишь, сколько от них шума?

Слепой держал его шорты. Мальчик подбежал и поочередно просунул ноги в штанины. Слепой застегнул молнию.

— Ты их не любишь? — спросил мальчик, наблюдая, как тот шнурует его кеды.

— А за что? — Слепой скинул его ногу с колена и поставил другую. — За что я их должен любить?

Он едва дождался жакетки и не дотерпел до расчески. Отросшие за лето светлые волосы остались взъерошенными.

— Все, пусти! Я пойду! — крикнул он и побежал, оскальзываясь от нетерпения. Коридор, лестница, первый этаж. Распахнутую дверь во двор подпирал полосатый чемодан. Он выбежал на крыльцо и замер в растерянности.

Кругом были лица. Чужие и острые, как лезвия ножей. Пугающие пронзительные голоса. И он испугался. Эти были совсем не те люди, к которым он спешил. Они были черны от солнца, они смеялись и пестрели цветастыми рубашками, но были совсем другими.

Он сел на ступеньку, не сводя с них бирюзово-кошачьих глаз. Дрожь пробежала по позвоночнику. «Вот они какие, — подумал он горько. — Склеенные из кусочков. И я один из них. Такой же. Или стану таким. Это как зоопарк. И ограда — сетка со всех сторон».

Там был один в коляске — белый, как мраморная статуя, седой и изможденный, а был и другой — почти фиолетовый, распухший, как утопленник, и такой же страшный. Тоже неходячий, окруженный девушками, которые толкали его коляску. Девушки смеялись и шутили. В каждой из них был изъян — и они были склеенные. Он смотрел на них, и ему хотелось плакать.

Высокая, черноволосая девушка в розовой рубашке остановилась рядом.

— Новенький, — сказала она, глядя на него колдовскими глазами, в которых радужка сливалась чернотой со зрачком.

— Да, — согласился он грустно.

— У тебя уже есть кличка?

Он помотал головой.

— Тогда будешь Кузнечиком, — она тронула его за плечо. — У тебя в ногах будто по пружинке запрятано.

«Видела, как я несся по лестнице», — подумал он, краснея.

— Вон тот, кого ты ищешь, — она показала в сторону одного из автобусов.

Мальчик посмотрел и увидел, что там, рядом с человеком в черной футболке и в черных брюках, стоит Лось. Он обрадовался и улыбнулся девушке.