А в это время гляжу: идут мои девицы с этим молодчиком, в руках букеты, впереди обе младшие – Тайбл и Бейлка, а позади Шпринца с Арончиком.

– Добрый вечер!

– Здравствуйте!

Арончик подошел ко мне – какой-то странный, поглаживает коня, жует травинку.

– Реб Тевье, – говорит он, – хочу с вами дело сделать. Давайте лошадками поменяемся.

– Не нашли, – говорю, – над кем смеяться?

– Нет! – отвечает. – Я это серьезно.

– Вот как? Серьезно? Сколько же, примерно, стоит ваша лошадка?

– А во сколько, – спрашивает, – вы ее цените?

– Я ценю ее, боюсь сказать, рублей в триста, а может быть, и с гаком!

А он смеется и говорит, что конь стоит больше чем втрое. И опять:

– Ну как? Меняемся?

Не понравился мне этот разговор: ну, что это значит – он хочет выменять своего коня на мою развалину? Предложил я ему отложить дело до другого раза и спрашиваю в шутку: неужто он специально ради этого приехал? «Если так, говорю, то зря потратились…» А он мне серьезно:

– Приехал я к вам, собственно, по другому делу. Если вам угодно, пойдемте немного прогуляемся.

«Что за прогулки такие?» – подумал я и направился с ним в рощу. Солнце уже давно село. В роще темновато, лягушки у плотины квакают, от травы аромат благодать! Арончик идет, и я иду, он молчит, и я молчу. Наконец он останавливается, откашливается и говорит:

– Что бы вы сказали, реб Тевье, если бы я, к примеру, сообщил вам, что люблю вашу дочь Шпринцу и хочу на ней жениться?

– Что бы я сказал? – говорю. – Я бы сказал, что одного из сумасшедших надо вычеркнуть, а вас вписать…

Посмотрел он на меня и спрашивает:

– Что это значит?

– А вот то и значит! – говорю.

– Не понимаю.

– Значит, – говорю, – сметки не хватает. Как в писании сказано: «Очи мудреца в голове его…» Понимать это надо так: – умному – мигнуть, а глупому – палкой стукнуть…

– Я говорю с вами прямо, – отвечает он обиженно, – а вы все шуточками да изречениями отделываетесь…

– Ну что же, – говорю я. – Каждый кантор по-своему поет, а каждый проповедник для себя проповедует… Если хотите знать, что вы проповедуете, переговорите прежде всего со своей мамашей, – уж она вам все обстоятельно разъяснит…

– Что же я, по-вашему, мальчишка, который должен у мамы спрашиваться?

– Конечно, – говорю, – вы должны спроситься у матери. А мать вам, наверное, скажет, что вы не в своем уме, и будет права.

– И будет права?

– Конечно, – говорю, – будет права. Посудите сами, какой же вы жених для моей Шпринцы? Разве она вам ровня? А главное, каково-то вашей матери породниться со мною?

– Ну, если так, – отвечает он, – то вы, реб Тевье, глубоко ошибаетесь. Я не восемнадцатилетний мальчик и вовсе не намерен подыскивать родственников для моей мамаши. Я знаю, кто вы такой и кто ваша дочь… Она мне нравится, я так хочу, и так оно и будет!

– Извините, – говорю, – что перебиваю. С одной стороной, насколько я вижу, вы уже поладили. А как обстоит дело с другой стороной?

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Я имею в виду, – говорю, – свою дочь, Шпринцу… С ней вы уже говорили? Что она вам сказала?

А он будто обиделся и говорит с улыбкой:

– Ну, что за вопрос! Конечно, говорил с ней и не один, а несколько раз. Ведь я сюда каждый день приезжаю.