Поэтому пришлось сменить маску. Я снова превратился в частного детектива Мэттью Скаддера, которого якобы нанял продюсер, снимающий телефильм про похищение и изнасилование. Актриса, играющая главную роль, — в данный момент я не уполномочен назвать ее имя — хотела бы иметь возможность как можно лучше войти в образ, в частности — встретиться наедине с женщинами, которые сами пережили такое испытание. В сущности, она хочет узнать об их переживаниях все, что только можно узнать, не испытав это сама. Женщины, которые окажут ей в этом содействие, получат вознаграждение как консультанты и будут упомянуты в этом качестве в титрах, если того пожелают. Естественно, я не просил сообщить мне имена и номера телефонов и не собирался сам вступать с ними в контакт. Я думал, что, может быть, кто-то из полиции — например, женщины, которые работали с жертвами, — сами свяжутся с теми из них, кого сочтут для этого подходящими. В нашем сценарии, объяснял я, женщину похищают двое насильников-садистов, которые силой сажают ее в грузовик, истязают и угрожают изувечить. Очевидно, лучше всего нам подошла бы женщина, с которой случилось нечто в этом роде. Если бы такая женщина захотела нам помочь, а тем самым, возможно, в какой-то степени помочь и другим женщинам, которые окажутся или уже оказались в таком же положении. А может быть, и ей самой это принесет облегчение, а то и полезно будет поделиться своими переживаниями с актрисой из Голливуда, которая, глядишь, и прославится в этой роли...

Все шло на удивление гладко. Даже в Нью-Йорке, где на улицах на каждом шагу попадаются съемочные группы, снимающие натуру, одно только упоминание о кинобизнесе приводит людей в благоговейный трепет.

— Если кто-нибудь проявит к этому интерес, пусть позвонит мне, — говорил я под конец и оставлял свою фамилию и номер телефона. — Свое имя они могут не сообщать. Если пожелают, смогут остаться безымянными.

Элейн вернулась как раз в тот момент, когда я заканчивал свою речь, обращенную к женщине из следственной бригады по сексуальным преступлениям Манхэттена. Когда я положил трубку, Элейн спросила:

— И как ты собираешься отвечать на все эти звонки к тебе в отель? Тебя же никогда там не бывает.

— Дежурный мне передаст.

— И что дальше? Они же не захотят сообщать ни свое имя, ни номер телефона. Послушай, давай им мой номер. Я почти все время дома, а если нет, то по крайней мере им ответит автоответчик с женским голосом. Я буду твоей ассистенткой. Ничего нет проще побеседовать с ними и записать имена и адреса тех, кто захочет их сообщить. Чем плохо?

— Ничем, — сказал я. — А ты уверена, что хочешь этим заняться?

— Конечно.

— Ну и прекрасно. Только что я говорил с манхэттенской бригадой. Перед этим звонил в Бронкс. Бруклин и Куинс я оставил напоследок, потому что они действовали именно там. Я хотел сначала набить руку, прежде чем туда звонить.

— Ну и как, набил? Я не хочу совать нос не в свое дело, но не лучше ли будет, если звонить буду я? Ты говорил тактично и участливо, как только мог, но мне кажется, когда мужчина говорит об изнасиловании, всегда может возникнуть подозрение, что он получает от этого удовольствие.