— Юра, сынок, я прощаю тебя… Вс… Кто же, как не я могу это сделать…? Вс… Мы ведь с тобой самые близкие люди. Ты кровиночка моя. Вс… Теперь ты мудрый, взрослый мужчина.

— Да, теперь я помудрел. — сын не просит прощения за наблюдения за ней с отцом и любовником, он действительно стал мудрее, понимает, что это может причинить боль родимой. — Мам, тяжело любить единственного?

— Таких сильных людей уже не осталось…

— Как ты считаешь я смогу возродить однолюбов?

— Рождаемся мы все однолюбами. Взрастаем — изменяемся.

— А ты, когда замуж выходила, думала о папе как о единственном?

— Да, сынок, думала. Мечтала о семейной жизни без измен. Но бес… Причём тут бес! Это, наверное, в сознании когда-то проникла зараза, призывающая испытать другую игрушку… Всё-таки, Юрик, ты также меня извини… Нет. Я-то взрослее тебя, должна была быть мудрее. Не завлекать тебя телом. Прости меня, любимый.

— Прощаю… Чуть легче стало… правда?

— Согласна. Это как гладкий лист бумаги — изомнёшь, трудно разглаживать до новины. Что это у вас с Алисой?

— Всё в обратном порядке…? Должны же мы прогуляться с ней, поговорить как друзья, а не как любовники.

— Юр, если у тебя остались видео с пляжа…

— Давно его уже нет, родненькая…

— Родненькая. — эхом отозвалась Елена.

Вечером Настя спросила у Жени, что это означает.

— Мальчик вырос. Ему на смену пришёл мужчина полный загадок.

Затем он искренне покаялся перед супругой, показал «трофейное» видео.

— Насть, только Алисе ни слова. Я не знаю, что на уме у брата. Поэтому пусть сам решает показать или нет.

— Да-а-а-а. Нормальные люди сначала знакомятся и так далее, а наш Юра оригинал — сначала оплодотворение, затем свадьба…

— И вот дело дошло до знакомства, в кавычках.

— Ершов, а ты хотел бы… иметь… такой… Как у Луки?

— Ершова, ты бы сбежала от меня?

— Мама говорит, что меня будут кесарить. Высока вероятность, что будут большие кровопотери.

— Ещё кого?

— Ульяну точно — тазовые кости так сильно не разойдутся. Сестра думает. Хочет, как Айгуль, естественно…

— Ты увернулась от ответа насчёт большого члена.

— Заманчиво… Ощутить скольжение такого гиганта… Вместо ребёнка. Жень, это скорее всего беременность так сказывается на психике. Не волнуйся, родной… По крайней мере я тебя позову… Когда буду совокупляться с Лукой… Не матерись. Мы же договорились при детях не сквернословить.

— Извините, детишки, за мат. И ты тоже, любимая, прости. А так да. Энергетика того соития у меня до сих пор в мозгах. Крики, маты — это ещё ничего, а вот вонь потных тел, мочи или жидкости…

— Рожу, выкормлю детишек… Да…, да…, да… — Настя отвечала на вопросы мужа — хочет прямо сейчас? в попку? клизмилась? — Давай рачком…, ты же знаешь, как я люблю… Со мной… ты нежен…, а Ольгу… трахал как падшую женщину.

— Она того заслужила. А тебя я люблю. Родишь, выкормишь деток, тогда нарядишься в подобающую одежду, и я буду трахать тебя как её.

— В раздевалке… на общественном… пляже.

— Не-е-ет. На обочине. Будешь стоять, голосовать и тут я подъезжаю, ставлю тебя раком…

— А потом… на пляже.

— Хорошо… Потом с тобой рассчитаюсь. Штука устроит?