Наша переписка велась без малейших упоминаний имен и под видом обмена опытом между целой группой биологов-энтузиастов на предмет особенностей магически измененных животных. Биолог из меня, как из гусара балерина, но, с другой стороны, наблюдения за Мыколой тоже можно назвать научным опытом. Да и знаний об этих самых измененных животных тоже хватало, хоть и сугубо прикладных.

Как бы странно все это ни выглядело, но для подобных ухищрений имелись веские причины. Похоже, жандармы не особо поверили моему рассказу о том, что Дракула отпустил меня только в награду за помощь в предотвращении попытки сбросить с трона его упыриное величество. Дознавателей не успокоило даже постоянное присутствие на допросе судебного ведуна с магическим детектором лжи. И сидеть бы мне в подвалах охранки до морковкина заговенья, не имей я столь могущественных покровителей. Даша писала, что в попытке защитить меня она науськала своего братца на своего же дядюшку. Есть чем гордиться, если учесть, что дядюшка ее является шефом жандармов, а братец занимает должность цесаревича.

Некоторое время после моего возвращения в Топинске мелькали невзрачные типусы с очень характерными повадками шпиков. Но в то время наша с профессором переписка еще не началась, а подловить стригоя в Топи у них кишка тонка. Так что предъявить мне было совершенно нечего, и через пару месяцев шпики убрались восвояси несолоно хлебавши.

Да и вообще мои письма не несли в себе ничего крамольного и касались лишь науки и наших с профессором личных отношений, которые трудно назвать нормальными.

Мое искреннее уважение и восхищение интеллектом ученого диссонировали с воспоминаниями о его жертвах, пущенных под нож ради науки. Был ли он фанатиком? Возможно. Являлся ли социопатом? Скорее всего. Но лично я от Нартова не видел ничего, кроме добра. Несколько раз он спасал мне жизнь и прямо, и косвенно. Отплатить ему черной неблагодарностью не позволяла совесть. При этом та штука, которую в этом мире принято называть честью, тут же подсовывала воспоминания об ужасе, благодаря дару видока разделенном мною с жертвами слишком увлекшегося ученого.

Со временем страсти в моей душе улеглись, но не потому что я все забыл или поверил в раскаяние Нартова. Во время нашего расставания в замке Куртя-Веке профессор обещал не относиться к бесполезным, по его мнению, людям как к подопытным кроликам. Я не романтически настроенная институтка, которая верит в то, что блудливый, аки мартовский кот, возлюбленный ради ее прекрасных глаз вдруг превратится в верного лебедя. Сильно сомневаюсь, что наша с профессором дружба заставит его отказаться от жестоких опытов, ежели он не найдет другой альтернативы.

Следующее утро началось с суматохи сборов, которые на удивление прошли намного спокойнее обычного, а все оттого, что я совершенно не переживал о своих служебных обязанностях в Топинске, оставляемом без пригляда пусть даже на короткое время. В городе находился мой новоиспеченный помощник и заместитель. Вот уж в ком я не сомневался ни на секунду. Теперь беспокойство о том, что в мое отсутствие все пойдет вразнос, даже не проклюнулось. Не то чтобы я считал себя таким уж незаменимым, просто случись что, разгребать все постфактум было бы намного сложнее.