И тут глаза мои открылись, и я увидел над собой огромный расползшийся образ самого себя, гротескное, покрытое волнами ряби лицо, которое в следующую секунду оказалось как будто составленным из крошечных огненных точек!

Лестат воспользовался Огненным даром, чтобы сжечь ту кровь, которую Гоблин у меня забрал, и я услышал, как мой двойник беззвучно стонет и яростно вопит.

Нет, нет, так нельзя! Ведь это же мой Гоблин! Боже, что я наделал! Как я мог так поступить, как я мог предать его?! Его вопль походил на сирену. Меня окропил дождь из крошечных частичек пепла – их словно швырнули в меня. Уши вновь пронзил невыносимый крик.

В воздухе запахло паленым, как если бы кто-то подпалил человеческие волосы. Огромный бесформенный образ завис надо мной, затем на один роковой страшный миг вновь обрел плотность, перестал быть прозрачным и превратился в моего абсолютного двойника. "Злой дьявол Квинн, злой! Ты плохой. Плохой!" – бросил он мне в лицо и в следующую секунду исчез за дверью. Только люстра продолжала поскрипывать на цепи, лампочки мигали, да тюлевые занавески трепетали на окнах...

Вскоре все стихло.

Я сидел на полу. Мигающий свет стал невыносим. Лестат подошел, помог мне подняться и ласково провел ладонью по моим волосам.

– Я не мог действовать, пока вы были слиты в одно целое, – сказал он, – иначе огонь мог бы обжечь и тебя.

– Понятно. – Меня било как в лихорадке. – А мне и в голову не приходило, что я тоже могу наказать его огнем. Зато теперь он кое-что узнал. Гоблин очень сообразительный. Теперь он тоже, несомненно, понимает то, что очевидно для нас с тобой: если я попытаюсь сжечь его, если кто-либо из нас снова воспользуется против него Огненным даром, он тут же прильнет ко мне, чтобы и я сгорел вместе с ним.

– Возможно, и так, – согласился Лестат, подводя меня к стулу с прямой спинкой, стоявшему у стола. – Но ты и правда думаешь, что он хочет твоей смерти?

– Нет, он не может этого хотеть, – ответил я, задыхаясь, словно только что пробежал длинную дистанцию. – Ведь я для него источник жизни. Чем он был до моего появления на свет – даже не представляю. Но теперь именно моя любовь, мои мысли о нем делают его сильным. И, будь оно все проклято, я не могу не любить его, не могу не чувствовать, что предаю его, а он этим пользуется и только крепнет!

Лампочки перестали мигать. Тюлевые занавески повисли неподвижно. По спине у меня бегали мурашки. Компьютер внезапно выключился, и в динамиках послышался щелчок статического разряда.

Запинаясь, я рассказал Лестату о том, что видел: себя самого в детском манеже, старый линолеум, который, должно быть, когда-то был в кухне, и Гоблина рядом с собою. Нельзя сказать, что я вспомнил это, но отчего-то был твердо уверен, что все так и было на самом деле.

– Он и раньше перед каждым своим нападением внушал мне эти образы: я неизменно видел себя в детстве.

– И все это тянется много лет?

– Нет, началось с того времени, как я получил Темный дар. Он набрасывается на меня, и я сливаюсь с ним, словно со смертной жертвой. А причиной всему Темный дар. Вампирская кровь стала своего рода валютой, которой я расплачиваюсь за воспоминания. Он хочет показать мне, что помнит, как я смотрел на него и тем делал все сильнее в те времена, когда сам еще даже не умел говорить.