Поездка вдоль приходящих в упадок городских окраин не заняла много времени, - и скоро перед ним уже расстилались чистенький Эджелуд и сонный Потуксет. Виллетт повернул направо, вниз по Локвуд-стрит, и проехал, сколько позволяла заброшенная проселочная дорога, потом вышел из машины и пошел на север, туда, где возвышался обрывистый берег реки, за которым простирались затянутые туманом низины. Домов здесь было мало, так что слева от возвышенности он легко нашел деревянный коттедж с бетонным гаражом. Быстро пройдя по заброшенной дорожке, мощеной гравием, доктор твердой рукой постучал в дверь и решительно обратился к мрачному мулату, приоткрывшему одну створку.

     Доктор сказал, что должен немедленно видеть Чарльза Варда по очень важному делу. Он не примет никаких отговорок, а если его не пустят, то об этом сразу же будет доложено мистеру Варду. Мулат стоял в нерешительности и даже придержал дверь, когда Виллетт попытался толкнуть ее, но доктор еще громче повторил свое требование. Затем из темноты дома раздался шепот, от которого у доктора, непонятно почему, по спине побежали мурашки, - Впусти его, Тони, - сказал странный голос, - сейчас столь же подходящее время для разговора, как и любое другое. Но, каким бы пугающим ни был этот низкий, словно отдающийся эхом голос, доктор Виллетт еще сильнее испугался в следующую минуту, когда доски пола заскрипели и из темноты показался говорящий - это был сам Чарльз Вард.

     Тщательность, с которой доктор Виллетт впоследствии восстановил разговор с Чарльзом, состоявшийся в тот день, вызвана тем, что он придавал особое значение этому периоду, ибо вынужден был признать, что в личности Чарльза Декстера Варда произошло полное изменение, и заявил, что мозг, порождающий мысли и слова нынешнего Чарльза Варда, не имеет ничего общего с мозгом того человека, за ростом и развитием которого он наблюдал в течение двадцати шести лет. Несогласие с доктором Лайманом побудило его стремиться к наибольшей точности, и он с полной уверенностью датирует начало подлинного безумия Чарльза Варда тем днем, когда родители получили от него первое письмо, напечатанное на машинке. Стиль писем, которые он регулярно отправлял им, совершенно не похож на стиль Варда. Он чрезвычайно архаичен, словно внезапное перерождение мозга автора писем высвободило целый поток мыслей и впечатлений, которые он бессознательно приобрел в дни своего детского увлечения стариной. В них наблюдается явное усилие казаться современным, но от их духа, не говоря уже о языке, явственно веет прошлым.

     Дух прошлого сквозил в каждом слове, каждом движении Варда, когда он говорил с доктором в полумраке старого деревянного дома. Он поклонился, указал Виллетту на кресло и внезапно заговорил странным шепотом, причину которого сразу же попытался объяснить. - Я изрядно простудился и едва не приобрел чахотку, - начал он, - от этих проклятых речных миазмов. Не взыщите, прошу Вас, за мою речь. Я предполагаю, Вы прибыли от батюшки посмотреть, что тревожит меня, и имею надежду, что Ваш рассказ не представит ему никаких резонов для беспокойства.