— Я ничего не понимаю,— растерянно сказал черный и обратился к первому милицейскому: — Это он?
— Он,— беззвучно ответил милицейский,— форменно он.
— Он самый,— послышался голос Федора,— только, сволочь, опять оброс.
— Он же говорил?.. Кхе… Кхе…
— И сейчас еще говорит, но только все меньше и меньше, так что пользуйтесь случаем, а то он скоро совсем умолкнет.
— Но почему же? — тихо осведомился черный человек.
Филипп Филиппович пожал плечами.
— Наука еще не знает способа обращать зверей в людей. Вот я попробовал, да только неудачно, как видите. Поговорил и начал обращаться в первобытное состояние. Атавизм!
— Неприличными словами не выражаться! — вдруг гаркнул пес с кресла и встал.
Черный человек внезапно побледнел, уронил портфель и стал падать на бок, милицейский подхватил его сбоку, а Федор сзади. Произошла суматоха, и в ней отчетливее всего были слышны три фразы:
Филиппа Филипповича: «Валерьянки! Это обморок».
Доктора Борменталя: «Швондера я собственноручно сброшу с лестницы, если он еще раз появится в квартире профессора Преображенского!»
И Швондера: «Прошу занести эти слова в протокол!»
Серые гармонии труб грели. Шторы скрыли густую пречистенскую ночь с ее одинокою звездою. Высшее существо, важный песий благотворитель, сидел в кресле, а пес Шарик, привалившись, лежал на ковре у кожаного дивана. От мартовского тумана пес по утрам страдал головными болями, которые мучили его кольцом по головному шву. Но от тепла к вечеру они проходили. И сейчас легчало, легчало, и мысли в голове у пса текли складные и теплые.
«Так свезло мне, так свезло,— думал он, задремывая,— просто неописуемо свезло. Утвердился я в этой квартире. Окончательно уверен я, что в моем происхождении нечисто. Тут не без водолаза. Потаскуха была моя бабушка, царство ей небесное, старушке. Утвердился. Правда, голову всю исполосовали зачем-то, но это заживет до свадьбы. Нам на это нечего смотреть».
В отдалении глухо позвякивали склянки. Тяпнутый убирал в шкафах смотровой.
Седой же волшебник сидел и напевал:
— «К берегам священным Нила…»
Пес видел страшные дела. Руки в скользких перчатках важный человек погружал в сосуд, доставал мозги. Упорный человек настойчиво все чего-то добивался в них, резал, рассматривал, щурился и пел:
— «К берегам священным Нила…»
Январь — март 1925 года
Москва
Комментарии (В. В. Гудкова)>{23}
Творческая история повести в общих чертах известна. В машинописи стоит авторская датировка: «январь — март 1925 года». «Уже 14 февраля сотрудник «Недр» Б. Л. Леонтьев посылает Булгакову открытку, сообщая, что Н. С. Ангарский просит его прийти «в воскресенье 15 февраля в 7 час. вечера на литературное чтение. Просьба принести с собой рукопись «Собачье сердце» и читать ее» [6].
«…Через несколько дней Б. Леонтьев отправляет Булгакову новую открытку: „Дорогой М. А. Торопитесь, спешите изо всех сил предоставить нам Вашу повесть "Собачье сердце". Н. С. может уехать за границу недели через 2—3, и мы не успеем протащить вещь через Главлит. А без него дело едва ли пройдет“».
7 марта Булгаков читает первую часть «Собачьего сердца» на «Никитинском субботнике». 21 марта — там же прочтена вторая часть повести. «Здесь прозвучали весьма важные слова одного из слушателей, М. Я. Шнейдера: „Это первое литературное произведение, которое осмеливается быть самим собой. Пришло время реализации отношения к происшедшему“. Отметив „совершенно чистый и четкий русский язык“, выступавший говорил о „силе автора“, который „выше своего задания“»