Вроде бы мой голос снова стал твёрдым, но внутри было всё равно гадостно. Если на мне реальные трупы, чего я сразу не заметил, больно быстро меня захомутали, то получается всё хреново. И теперь точно не отвертишься, независимо от своей правоты или неправоты.

— Они же ведь первые напали и с ножами, я всего лишь отбивался… — уж не знаю к чему сказал я.

— Я знаю, — кивнул мне следователь, — мы просмотрели видеозапись с камеры наружного наблюдения на бензоколонке, где всё очень хорошо было видно. Да и свидетели нашлись, которых подкупить не успели.

— Тогда в чём меня обвиняют? — робкая надежда на справедливость никак не хотела покидать меня.

— Пока всего лишь в превышении пределов допустимой обороны, но это для вас не самое важное, — как–то изменившимся особенно твёрдым тоном сообщил мне Сергей Степанович.

— А что же тогда важное? — Я как–то слишком сильно возмутился такому предложению. — Их было много, ещё с ножами, что мне делать? Даже сбежать бы не успел. Неужели предлагаете в таких случаях добрыми словами отговариваться? Или вы думаете перед подонками надо раскрывать карманы и отдавать кошельки, чтобы не дай бог кто из них не пострадал? — возмущение у меня достигло максимального напряжения, я даже вспотел.

— Я же говорю, для вас это не важно, важно то, кто от вас пострадал… — уже совершенно спокойно продолжил следователь.

— Думаю, уличная шпана, гастролёры залётные, не одного же русского лица не видел, — я немного сбавил обороты, но всё равно пребывал во взведённом состоянии.

— Если бы это было так, вас бы уже давно отпустили. Даже извинились, наверное. Но, увы, так не получится, — Сергей Степанович глубоко вздохнул, выражая своё сожаление.

— Что мешает? — ситуация меня снова начала раздражать.

Хотя мне такое эмоционирование совсем не свойственно, видимо сказывается бессонная ночь в камере и всё предыдущее тоже.

— Мешает не «что», а «кто», — теперь следователь взял уверенный тон институтского лектора, предлагающего мне прописные истины. — Один из погибших, сынок очень влиятельных в городе господ. Очень влиятельных господ, они к мэру дверь пинком открывают, не стесняются. Другие тоже детки не из последних. У этих молокососов хобби было такое, таких как ты лохов периодически щупать, и ножичком немножко щекотать, развлекались они так от скуки. Про девок вообще не говорю. На них у нас целая куча заявлений от пострадавших лежит, да и закрытых «висяков» тоже, а сделать ничего не можем, уже не первый год как. Вот и доразвлекались они, повстречав тебя на свою голову, до этого им–то всё с рук сходило, совсем обнаглели. Могу тебе спасибо сказать от всего нашего отдела, избавил ты почти нас от большой головной боли. Однако их родители тебя живым теперь не отпустят, у них кровная месть в чести. Нет тебе больше жизни ни здесь, ни в тюрьме, везде достанут, с их–то деньгами и связями. Тут рядом с отделением две машины с их людьми стоят, караулят и ждут. Тебя даже в СиЗо[2] везти опасно, там сразу и кончат. Но есть один выход… — заговорщицким тоном заметил Сергей Степанович.