Не воевал… Солдаты второго эшелона…
Бить фашистов!
Мать не спала ночь. Её всхлипывания Ваня слушал с замиранием сердца. Ему тоже хотелось реветь, проступившие слёзы текли по щекам горячими ручейками. Мальчик забился с головой под одеяло, чтобы мать не слышала, что и он тоже не спит. Вчера они получили письмо с фронта от Кати. Почтальонка тётя Паша радостная зашла к ним в дом и сразу с порога стала уговаривать мать:
– Дуся, не волнуйся! Ведь всё хорошо! Катерина твоя жива, тебе письмо вот написала, ты почитай, а я тоже послушаю. Как там… на фронте?
Прасковья Сергеевна, живя в соседнем доме, хорошо знала про больное сердце Евдокии. Оно заболело у неё ещё в 34-м, после ареста мужа Василия, который вскоре и умер.
– Ванятка, – обратилась она к худощавому сероглазому мальчику лет десяти, – принеси матери воды да посади её на стул быстрее. А ты, Дуся, давай слёзы-то не распускай! Чай, не похоронку тебе принесла!
Говоря всё это, Паша вытащила из своей почтовой сумки заветный бумажный треугольник солдатского письма и подала женщине. Ваня встал за стул и через плечо матери напряжённо смотрел на ровные и красивые буквы письма сестры. Не в силах читать полученное от дочери письмо, Дуся протянула его сынишке:
– Ванятка, читай, читай, а то в глазах у меня потемнело, сердце зашлось! Читай, сынок!
Ваня бережно взял письмо и стал медленно, чтобы мать поняла каждое слово, читать Катино письмо. Катя была на шесть лет старше Вани, который был самым младшим в семье. Ей и достался братишка, она стала его неразлучной нянькой. Мать поручала ей следить, кормить, гулять и вообще быть всегда с младшим братом, которого она целыми днями везде таскала с собой за руку. Иногда за «пакости» Катя поддавала мальчику по мягкому месту или давала крепкий подзатыльник, если он пытался ослушаться Катерину. Ваня прозвал её «гидрой». А вот теперь, когда Катя ушла на фронт, едва исполнилось ей семнадцать лет, он сильно тосковал по своей няньке.
Катя писала, как всегда, немного. Она служила в военном госпитале. С её слов, служба текла спокойно, «знай перевязывай раненых да предписания назначений врачей выполняй». Однако, учитывая бойкий и горячий характер дочери, Евдокия не верила в написанное. Она до сих пор не могла понять, каким образом она, Катя, ещё совсем девочка, тайком от неё окончила медсестринские курсы и в семнадцать лет ушла на фронт! Ни слабое здоровье матери, ни то, что уже на фронте воевал Миша, старший сын, – ничто не смогло остановить упрямство дочери.
– Ну вот, Дуся, счастливая ты! – внимательно прослушав прочтённое письмо, вновь заговорила Прасковья. – Вчера принесла тебе письмо от твоего старшего, Миши, а сегодня от Катерины! Не гневи Бога, Евдокия! Пусть сердце твоё успокоится. Пойду я. Не всё ещё разнесла. Ванятка, проследи за матерью, чтобы больше лежала, а ты уж сам печь протопи, прохладно у вас ноне.
– Иди, иди, Паша! Спасибо тебе, соседка, за доброту, за внимание к моему Ванятке! Иди, родная, всё хорошо. Я уже и не плачу вовсе.
И вот мать уже две ночи не спит, потихоньку плачет, даже не замечая своих слёз.