И жестом подкрепил сказанное. Высокий техник притронулся к пульту управления ближайшего к нему кресла. Оно покатилось, развернулось и остановилось перед гостем. Айра Везерел поблагодарил — Лазаруса, не техника, — уселся, погрузившись в мягкие объятия кресла, и вздохнул.

— Удобно? — спросил Лазарус.

— Вполне.

— Хочешь перекусить — или выпить? Закурить? Может, все-таки нужен переводчик?

— Нет, благодарю вас. А вы не хотите что-нибудь заказать?

— Не сейчас. Меня тут кормят, как гуся, один раз даже насильно кормили, черти. Ну, раз все в порядке, приступим к беседе. — Лазарус вдруг взревел: — Какого черта я делаю в этой тюрьме?

— Это не тюрьма, Лазарус, — спокойно ответил Везерел. — Это номер для весьма важных персон в реювенализационной клинике Говарда, что в Новом Риме.

— А я говорю — тюрьма. Только пруссаков не хватает. Вот хоть окно — ломом не выбьешь. А дверь — открывается на любой голос, кроме моего. Даже в сортир под руки ведут — словно боятся, что я там в дыре утоплюсь. Черт, не знаю даже, мужик передо мной или баба… и это мне тоже не нравится. Готовы на руках держать, когда я делаю пи-пи. Черт знает что!

— Я посмотрю, что можно сделать, Лазарус. Впрочем, прыть техников вполне объяснима: время от времени люди калечатся в ваннах — а они знают, что, если вы получите травму, пусть и не по вине персонала, дежурный техник будет жестоко наказан. Они добровольцы, им хорошо платят. Вот и усердствуют.

— Значит, я прав — это тюрьма. А если реювенализационная палата — где тогда кнопка для самоубийства?!

— Лазарус, «каждый человек имеет право на смерть».

— Да это мои собственные слова! И кнопка должна быть здесь. Видишь от нее даже след остался… Итак, я без суда заключен в тюрьму и лишен при этом самого главного права. Почему? Я взбешен! Понимаешь, в каком опасном положении ты оказался? Никогда не дразни старого пса — может быть, у него хватит сил тяпнуть тебя в последний раз. Да при всей моей старости я ж тебе руки переломаю, пока эти болваны очухаются.

— Ломайте, если это доставит вам удовольствие.

— Да? — Лазарус Лонг призадумался. — Нет, не стоит. Они ведь отремонтируют тебя за тридцать минут. — Он вдруг ухмыльнулся. — Но я вполне способен свернуть тебе шею и разбить череп за то же самое время. И уж тогда реювенализаторы ничего не смогут поделать.

Везерел не шевельнулся.

— Не сомневаюсь в ваших способностях, — проговорил он. — Но едва ли вы станете убивать одного из своих потомков, не дав ему шанса высказаться, чтобы спасти свою жизнь. Вы, сэр, — мой далекий пращур по семи различным линиям.

Лазарус пожевал губами и с несчастным видом сказал:

— Сынок, у меня столько потомков, что про кровное родство несложно и забыть. Впрочем, ты прав. За всю жизнь я никого не убивал просто так. — Он опять ухмыльнулся. — Но если мне не вернут ту самую кнопку, я подумаю, не сделать ли все-таки исключения из этого правила — для тебя.

— Лазарус, если хотите, я прикажу немедленно установить ее: но можно сперва сказать десять слов?

— Хм, — недовольно проворчал Лазарус. — Хорошо. Пусть будет десять. Только не одиннадцать.