«Так, к вардам присоединились и тугиры, вот в чем причина их многочисленности, – присмотревшись, понял я. – Тугиры тоже решили принять участие в доброй охоте за золотом и синеглазыми светловолосыми красавицами с гладкой белой кожей. Быстро же они спелись!»
Как мгновенно все может измениться! Ведь тугиры чуть ли не вчера были злейшими врагами вардов. Да и я сам… Еще и месяца не прошло, как я мечтал поскорее разгромить Трабон, и вот на тебе, вынужден его защищать.
А кочевникам все не было конца. Наконец окружив сплошным кольцом наш отряд, остановившийся у самого берега небольшой мелкой речушки с каменистым дном, они замерли. То, что нас могут не узнать, я не опасался, нас легко опознать по знаменам. Но беспокойство их действия все же вызывали. Их много, они привыкли к легким победам, ведь сопротивления им почти никто не оказывал, место здесь достаточно уединенное, и прибыли мы сюда для того, чтобы их остановить.
Остановить, когда до следующей цели – мирного городка – всего полдня пути, а в нем твори, что хочешь, бери, что хочешь, и никто не призовет тебя к ответу.
Фер Дисса, не дожидаясь моих распоряжений, отдал короткий приказ, и гатлинги лихорадочно начали приводить в боевое положение.
«На всех их у нас даже патронов не хватит, – еще раз осмотревшись по сторонам, решил я. – Даже если каждый выстрел будет попадать в цель».
Я оглядел своих людей. Хорошие у них были лица, вдумчивые, без всякой бравады, хотя многие из них наверняка уже прощаются с жизнью, настраиваясь на неизбежное. Ну что ж, люди у нас все как на подбор здравомыслящие, отлично понимающие, что вечно не живет никто. Вопрос только в том, как именно умереть и ради чего.
Наконец от степняков отделилась группа всадников и не спеша направилась к нам. Дормона среди них не было, иначе рядом с ним кто-нибудь обязательно держал бы его бунчук. Вероятно, эти люди желают пригласить нас для разговора.
Я еще раз посмотрел на окруживших нас кочевников. Почему-то вспомнилась далеко не самая умная шутка, и мне не удалось сдержать улыбку, на что фер Дисса удивленно поднял бровь. Следующая мысль была нисколько не умнее: они что тут, в этом мире, все как один, кроме меня, бровями играть умеют?
– В тех местах, откуда я родом, господин граф, – обратился я к нему, – говорят так: в том, что попал в окружение, ничего страшного нет, наоборот, одни удобства – ведь появляется возможность атаковать в любую сторону.
Граф хохотнул, тут же оборвав смешок: положение серьезней некуда, чтобы смеяться. Да и не по статусу это командиру. Шлону же на все условности было плевать, и потому он заржал в полный голос. Затем передал мои слова тем, кому они были не слышны, и заржал уже вместе с ними.
К тому времени, когда к нам подъехали варды, смеялись все. Смех полутора тысяч человек слышен издалека, так что даже не знаю, что уж там подумали стоявшие в отдалении кочевники. Вот же не предполагал, что такая, казалось бы, незамысловатая шутка будет иметь такой большой успех.
Человека, ставшего новым дормоном, я видел раньше. Он привел свой род, когда Тотонхорн собирал вардов для битвы с тугирами. Имени я его не помнил, если вообще знал. В битве он со своими людьми особенного геройства не проявлял, но и за чужими спинами не прятался.