Небольшие, крепкие, запачканные типографской краской руки Гаврика держали сырой лист газетной бумаги, на котором как бы магически отпечатались в миниатюре все богатства большого торгово-промышленного города, недоступные для Гаврика и для многих тысяч подобных ему простых рабочих людей.

– Вот, брат! – сказал Гаврик и, заметив в глазах Пети отражение той же мысли о природе человеческого богатства, которая не раз приходила и ему самому при виде газетных объявлений, вывесок и афиш, со вздохом прибавил: Оттиски! – и посмотрел на свои заплатанные парусиновые, не по сезону и не по ноге, туфли. – Ну, а ты как живешь?

– Хорошо, – сказал Петя, опустив глаза.

– Брешешь! – сказал Гаврик.

– Честное благородное!

– А зачем же вы тогда стали давать домашние обеды?

Петя густо покраснел.

– Что? Скажешь – неправда? – настойчиво спросил Гаврик.

– Ну и что ж из этого? – пробормотал Петя.

– Значит, нуждаетесь.

– Мы не нуждаемся.

– Нет, нуждаетесь. У вас не хватает на жизнь.

– Еще чего!

– Брось, Петя! Не пой мне ласточку. Я же знаю, что твоего фатера поперли со службы и вы теперь не имеете на жизнь.

Первый раз Петя услышал правду о положении своей семьи, выраженную так просто и грубо.

– Откуда ты знаешь? – упавшим голосом спросил он.

– А кто этого не знает? Вся Одесса знает. Но ты, Петька, не пугайся. Его не заберут.

– Кого… не заберут?

– Батьку твоего.

– Как… не заберут?.. Что это такое – заберут?

Гаврик знал, что Петя наивен, но не до такой же степени! Гаврик засмеялся:

– Чудак человек, он не знает, что такое «заберут»! «Заберут» – значит посадят.

– Куда посадят?

– В тюрьму! – рассердился Гаврик. – Знаешь, как людей сажают в тюрьму?

Петя посмотрел в серьезные глаза Гаврика, и ему в первый раз стало по-настоящему страшно.

– Но ты не дрейфь, – сказал Гаврик поспешно, – твоего батьку не посадят. Сейчас за Льва Толстого редко кого сажают. Можешь мне поверить… И, приблизив к Пете лицо, прибавил шепотом: – Сейчас почем зря хватают за нелегальщину. За «Рабочую газету» и за «Социал-демократа» хватают. А Лев Толстой – это их уже не интересует.

Петя смотрел на Гаврика, с трудом понимая, что он говорит.

– Э, брат, с тобой разговаривать… – с досадой сказал Гаврик.

Он только было собрался поделиться со своим другом разными интересными новостями – о том, например, что недавно, после многих лет, вернулся из ссылки брат Терентий и опять поступил на работу в железнодорожные мастерские, что вместе с ним возвратился кое-кто из комитетчиков, что «дела идут, контора пишет» и что в типографию Гаврик нанялся не сам по себе, а его туда «впихнули» по знакомству всё те же комитетчики для специальных целей. Гаврик даже чуть было не начал объяснять, в чем заключаются эти цели, но вдруг по лицу Пети увидел, что его друг мало во всем этом разбирается и лучше всего пока помолчать.

– Ну так как же ваши домашние обеды? – спросил он, чтобы переменить разговор. – Есть чудаки, которые ходят к вам обедать?

Петя грустно махнул рукой.

– Понятно, – заметил Гаврик. – Значит, горите?

– Горим, – сказал Петя.

– Что же вы думаете делать?

– Вот, может быть, кто-нибудь комнаты наймет…