– Ни хрена себе струя!

Юрий сглотнул, с тревогой посмотрел на жену. Спросил осторожно, поглаживая ладонями ее плечи:

– Тебе здесь лучше, чем в Кремле?

– Очень, даже голова перестала болеть, и дышать легко. А почему ты побледнел? Что-то случилось?!

– Послушай меня внимательно, Софушка. Фрязи эти, архитекторы долбанные, итальянцы поганые, в царских палатах смерть замедленного действия специально заложили, с умыслом злодейским, твари. Есть два металла – жидкая ртуть, киноварь, убивает человека довольно быстро, токсичная она очень, зараза. А вот свинец действует более медленно, поколение за поколением его в организмах накапливает. Ядовит свинец, Софушка, не отрава, но смертушку потихоньку готовит. Мне князь Голицын рассказывал, как умирали московские цари, я запомнил. Тогда не понял, но сейчас, после твоих слов, все встало на свои места.

По обнаженному телу жену прокатилась дрожь, и Юрий укутал ее одеялом. Сам же встал с ложа, не обращая внимания на наготу – ему стало жарко, даже пот на лбу выступил.

– Открой рот!

Юрий присел рядом с Софьей и посмотрел на десна, благо падал яркий солнечный луч. «Свинцовой каймы» на них не имелось, и он вздохнул с облегчением. Потом осторожно спросил:

– У брата на деснах под зубами серая кайма есть?

– Да, муж мой – я говорила, что у Федора они постоянно кровоточат. Скорбут одолевает его…

– Чушь! Цинга от нехватки витаминов! Капусту квашенную ест? Овощи свежие – морковь, лук, чеснок? Фрукты – яблоки, груши, сливы?

– Да, любовь моя, – Софья с тревогой посмотрела на Юрия. Галицкий не сдержался, весь на нервах – и запустил длинную тираду из тех слов, что резонно считаются нецензурными.

– Лимона и картошки хватит, чтобы любую цингу излечить, недаром английских моряков «лаймами» называли. А вот свинец копится годами в родителях, губит их организм и хвори передаются детям. Сурик и свинцовая глазурь в ходу у вас? Белила? Посуда есть?

– Да… Я сама… пользовалась… У меня гребень есть…

– Твою дивизию! Ладно – сам твои вещи пересмотрю! У нас свинец под запретом – из него только пули отливают, в быту никто не использует – этот металл для меня стратегический ресурс. У брата голова болит в затылке, головокружение, слабость, утомляемость быстрая?!

– Да…

– Твою мать… А сладкий привкус во рту присутствует – «свинцовый сахар» та еще зараза?!

– Да… У него с детства кубок был…

– Охренеть! Сами себя по недомыслию травят! Теперь понятно, почему братья твои умирали, а Петрушка в Преображенском бодрячком растет, живчиком – бегает и прыгает. Видишь ли, малыш – признак есть страшный – снижение интеллекта и памяти. А, блин горелый – слабоумие, вроде юродивого! Мозг поражается! Царь Федор Иоаннович этим страдал, твой брат Иван тоже. Ноги опухают – коленные суставы поражаются. Припомни – и отец, и братья твои – все ногами страдают. И сыновья Ивана Грозного, и он сам – первый царь ведь с ума сходил…

Юрий осекся – Софья побледнела как мел. Галицкий ее рывком поднял на руки, укутанную в соболье одеяло. Прижал к груди крепко. И заговорил твердо, самым убедительным тоном: