Молчание. Затем сосед осмелился спросить:

– Значит, вы не отказались от этого?

– Малыш, – ответил Арсен, – уж коли я сегодня ночью организовал это смехотворное нападение, если взял на себя труд в три часа утра неподалеку от земляного вала наградить тебя ударом трости по руке и пинком по берцовой кости, рискуя тем самым покалечить моего единственного друга, то делал это, конечно же, не для того, чтобы теперь отказаться от барыша за столь искусно организованное спасение.

– Но ходят нехорошие слухи по поводу их состояния…

– Пусть себе ходят. Вот уже шесть месяцев я занимаюсь этим делом, шесть месяцев собираю сведения, изучаю, расставляю сети, расспрашиваю прислугу, заимодавцев и подставных лиц, шесть месяцев живу в тени мужа и жены.

Следовательно, я знаю, что надо делать. Досталось ли это состояние от старика Брофорда, как они утверждают, или появилось из другого источника – неважно. Я убежден, что оно существует. И поскольку оно существует, оно – мое!

– Черт, сто миллионов!

– Положим, десять или даже пять, эка важность! В

сейфе – большие пачки ценных бумаг. Черт меня побери, если в один прекрасный день я не добуду ключа.

Трамвай остановился на площади Звезды. Мужчина прошептал:

– Итак, что делать сейчас?

– Сейчас? Ничего. Я предупрежу тебя. У нас еще есть время.

Пять минут спустя Арсен Люпен поднимался по парадной лестнице особняка Эмберов, и Людовик представил его жене. Жервеза была добродушной дамочкой, очень толстенькой и очень болтливой. Она приняла Люпена чрезвычайно любезно.

– Я настояла на том, чтобы на торжестве в честь нашего спасителя не было никого из посторонних, – сказала она.

И с самого начала со «спасителем» обращались как со старым другом. К десерту установилось полное доверие, и в откровенных признаниях недостатка не было. Арсен рассказывал о своей жизни, жизни отца – неподкупного судьи, о печалях детства, трудностях настоящего момента.

Жервеза, со своей стороны, вспоминала о молодости, замужестве, добрых деяниях старика Брофорда, ста унаследованных ею миллионах, препятствиях, оттягивающих немедленное предоставление пользования, займах, которые она вынуждена была сделать под немыслимые проценты, бесконечных распрях с племянниками Брофорда. А

конфликты! А секвестры! И тому подобное.

– Подумать только, месье Люпен, бумаги здесь, рядом, в столе моего мужа, но если мы возьмем оттуда хотя бы один купон, мы потеряем все! Они здесь, в нашем сейфе, но мы не можем даже коснуться их.

Гость слегка содрогнулся при мысли о таком соседстве.

И совершенно четко понял, что душе Арсена Люпена никогда не подняться до высот щепетильности, свойственных этой достойной даме.

– О! Они здесь, – прошептал Арсен; во рту у него пересохло.

– Да, они здесь.

Отношения, начавшиеся в подобных обстоятельствах, неизбежно должны были завязаться в более крепкий узел.

Во время деликатного допроса Арсен Люпен признался, что беден и находится в отчаянном положении. И тут же несчастный юноша был назначен личным секретарем обоих супругов с жалованием в сто пятьдесят франков в месяц от каждого. Жить он будет на прежней квартире, но ежедневно должен приходить, чтобы получать распоряжения, а для большего удобства ему под рабочий кабинет будет выделена одна из комнат третьего этажа.