Он уже прикидывал мысленно, что утренние часы пойдут на хозяйственные дела, на разъезды по имению вместе с управляющим – земли его будут обрабатываться по последнему слову агрономии – силосование, искусственные удобрения, севооборот и все такое прочее.

Остаток дня будет отведен серьезным занятиям. Сколько лет он собирается написать книгу – «О влиянии болезней на цивилизацию».

Мистер Хаттон лег спать, сокрушаясь в сердце своем,

полный кротости духа, но в то же время с верой в то» что на него сошла благодать. Он проспал семь с половиной часов и проснулся ярким солнечным утром. После крепкого сна вчерашние волнения улеглись и перешли в обычную для него жизнерадостность. Очнувшись, он не сразу, а только через несколько минут вспомнил свои решения, свою стигийскую клятву. При солнечном свете Мильтон и смерть уже не так волновали его. Что касается звезд, то они исчезли. Но принятые им решения правильны, это было несомненно даже днем. Позавтракав, он велел оседлать лошадь и объехал свое поместье в сопровождении управляющего. После второго завтрака читал Фукидида о чуме в

Афинах. Вечером сделал кое-какие выписки о малярии в

Южной Италии. Раздеваясь на ночь, вспомнил, что в юмористическом сборнике Скелтона есть забавный анекдот о «потнице». Жаль, не оказалось карандаша под рукой, он записал бы и это.

На шестой день своей новой жизни мистер Хаттон, разбирая утром почту, увидел конверт, надписанный знакомым ему неинтеллигентным почерком Дорис. Он распечатал его и стал читать письмо. Она не знала, что сказать ему, ведь слова ничего не выражают. Его жена умерла – и так внезапно… Как это страшно! Мистер Хаттон вздохнул, но дальнейшее показалось ему более интересным:

«Смерть – это ужас, я стараюсь гнать от себя мысли

о ней.

Но когда услышишь про такое, или когда мне нездо-

ровится, или когда бывает скверно на душе, я вспоминаю, что смерть – вот она, близко, и начинаю думать о всем

нехорошем, что делала в жизни, и о нас с тобой, и не знаю, что будет дальше, и мне становится страшно. Я такая

одинокая, котик, и такая несчастная, и ума не приложу, что делать. Я не могу не думать о смерти и я такая

неприкаянная, такая беспомощная без тебя. Я не хотела

тебе писать – думала, подожду, когда ты снимешь траур

и сможешь опять встречаться со мной, но мне было так

одиноко, так грустно, котик, что я не удержалась и пишу

тебе. Я не могу иначе. Прости! Но я так хочу быть с

тобой. Ты у меня один во всем мире. Ты такой добрый, нежный, ты все понимаешь, таких, как ты, больше нет. Я

никогда не забуду, какой ты был добрый и ласковый ко мне.

И ты такой умный и столько всего знаешь, что я не по-

нимаю, как ты мог заметить меня, необразованную, глу-

пую, и не только заметил, а и полюбил, потому что ты

ведь любишь меня немножко, правда, котик?»

Мистер Хаттон почувствовал стыд и угрызения совести. Перед ним преклоняются, ему приносят благодарность. И кто, за что? Эта девушка, за то, что он совратил ее!

Это уже слишком! Большей нелепости не выдумаешь. С

его стороны это был каприз. Бессмысленный, дурацкий каприз – только и всего. Ведь если говорить начистоту, так большой радости это ему не принесло. По сути дела, он не столько развлекался, сколько скучал с Дорис. Когда-то он мнил себя гедонистом. Но гедонизм не исключает известной доли рассудочности – это сознательный выбор заведомых наслаждений, сознательное уклонение от заведомых страданий. Он же поступал безрассудно, вопреки рассудку.