«...Удар по голове сзади, нанесенный тупым предметом, возможно камнем, не являлся, однако же, причиной смерти... Судя по всему, жертва в бессознательном состоянии была стащена в озеро, и ее держали под водой до тех пор, пока она не захлебнулась».

Ставя точку в протоколе, я сломал перо и чертыхнулся. Вдобавок ко всему оказалось, что конец пера прорвал бумагу.

– Никита Егорыч! Тут у меня бумага... Перепишите, будьте любезны.

Явившийся на зов Былинкин состроил мученическую гримасу, скорее по привычке, но тут он увидел, что именно ему предстоит переписывать, и лицо его сразу же просветлело.

– Однако! – оживился он, пробегая глазами строки. – Значит, все-таки убийство?

– Угу, – промычал я.

– Аверинцев уже арестован? – деловито осведомился секретарь, глядя на меня преданным взором.

Я поморщился.

– Дело взял на себя сам Григорий Никанорович. По совету петербургской дамы.

Былинкин прищурился.

– Полагаете, она дала хороший совет?

– Несомненно, – твердо ответил я, глядя ему прямо в глаза.

Былинкин вздохнул и вместе с моим заключением испарился в дверях.

Все та же муха, если не другая, монотонно жужжала возле стекла. Я положил голову на руки и задремал. Прошлой ночью мне совсем не удалосъ уснуть.

Сначала опрашивали свидетелей – человек сто, пьяных и полупьяных, трезвых и почти трезвых, слуг, гостей, родственников хозяев, дальних родственников... Никто ничего не знал! Никто ничего не видел, не заметил ничего подозрительного... И все как один сокрушались о погибшей.

Когда посветлело, стали обыскивать берег и почти сразу же нашли камень со следами крови и с несколькими русыми волосками, прилипшими к нему. Таким образом, вопрос об орудии убийства отпал. Оставался только один необходимый элемент головоломки – убийца, и как раз он отсутствовал начисто.

У Елены Андреевны не было врагов, о чем нам говорили все, кто знал ее. Не было врагов, но были наследники, вернее один наследник... Враги, правда, имелись у ее родителей, и они могли выбрать невесту в жертву – в качестве своеобразного способа мести.

Взять, к примеру, управляющего Зацепина, который как раз находился в городе... А Стариков – чем не подозреваемый? Или Максим Иваныч, который грозился выгнать Веневитиновых из усадьбы... Вон он как раз стучится в дверь, требует, чтобы я уходил... нет...

Я тряхнул головой и с усилием поднял ее со стола. В дверь и впрямь кто-то стучал. Бросив взгляд на часы, я понял, что спал около получаса.

– Войдите!

Мадемуазель Плесси остановилась на пороге и вздохнула, с сочувствием глядя на меня.

– Я вас потревожила, месье Аполлинер? Сидите-сидите...

Я снял очки и яростно протер глаза. Стало легче, но ненамного.

– Есть какие-нибудь новости? – спросил я.

– О! – Мадемуазель Плесси надула губы. – Грегуар лютует, – со значением сообщила она.

Фраза прозвучала в ее устах настолько дико, что я проснулся окончательно.

– Что, простите, делает Григорий Никанорович?

– Так сказал ваш человек, – ничуть не смущаясь, объяснила мадемуазель Плесси. – Тот, который наехал на пропавшего пассажира.

– Онофриев? – промямлил я, начиная понимать.