Я стал расспрашивать управляющего и прислугу об их постояльцах, но мои собеседники не смогли сообщить ничего особенного. Муж часто отлучался, как он говорил – по делам, но куда именно ходил господин Павлов, работники «Парижа» не знали. Жена большую часть времени сидела в номере. Несколько раз плакала – горничные заметили, что у нее красные глаза. Муж казался нервным, однажды они с женой поссорились, но по какому поводу, никто не знал. Один из лакеев после недолгого раздумья признался, что ссора вроде была не на русском языке, потому что Павловы кричали друг на друга, а слов он понять не мог.

– Небось подслушивал? – скептически предположил управляющий, вздернув бровь. – Знаем мы вашего брата!

– Я им новые полотенца нес, – обиделся лакей. – А они кричамши. Ну я и подождал у дверей, потому как иные горячие господа могут и запустить чем-нибудь, если явишься не вовремя.

Я спросил, не знает ли кто в «Париже», куда постояльцы направились после того, как покинули гостиницу. Выяснилось, что какой-то мальчик принес господам записку, и Павловы спешно собрались и уехали на станцию, до которой рукой подать.

Гм, решительно все персонажи этой истории имеют непонятную тягу к путешествиям по железной дороге...

Я поблагодарил управляющего и слуг, попросил их никому не рассказывать о моем визите и вместе с мадемуазель Плесси, которая весьма выразительно поглядывала на часы, покинул «Париж».

– Ваше расследование продвигается? – спросила Изабель, как только мы оказались на улице.

– Только благодаря вам, – улыбнулся я. – Если бы вы не обратили мое внимание на гостиницу напротив...

– О! – просияла мадемуазель Плесси. – Теперь я ваша помощница, да? Так вам удалось найти то, что вы хотели?

– Не совсем, – поморщился я. – Пока я знаю следующее: Стоянов снял тридцать восьмой номер, чтобы было удобнее следить за теми, кто назвал себя Павловыми. Он прибыл одновременно с ними, и уехали все трое также в один день. Полагаю, Павловы – это Леманн и Фрида Келлер. Если они хорошо говорят по-русски, им не составило труда выдать себя за русских.

– А зачем Стоянов следил за ними? – тревожно спросила Изабель.

– Думаю, из-за пропавших чертежей, – ответил я.

– Вы просто поразительный, – призналась мадемуазель Плесси, прижимаясь ко мне. – А что теперь? Мы возвращаемся домой?

– Нет, – внезапно ответил я. – Мне нужно подумать. Кроме того, я чертовски проголодался.

– Я тоже! – покладисто согласилась Изабель.

Мы сели в наш рыдван и велели Аркадию остановиться у какого-нибудь приличного ресторана. Последний был найден через несколько улиц, но на пути к нему Аркадий, который, похоже, находился не в духе, едва не раздавил двух собак, одну кошку и дьякона, который во всеуслышание пригрозил предать его анафеме.

В ресторане я не без колебаний вытащил радужную ассигнацию, которая чудесным образом залетела ко мне в карман. Признаться, мне хотелось видеть реакцию Изабель, но моя спутница даже глазом не моргнула. Мы сделали заказ, после чего мадемуазель Плесси достала зеркальце и в который раз стала поправлять прическу, а я извлек свою записную книжку и стал перечитывать заметки в ней. Что-то подспудно беспокоило меня, но пока я не мог сообразить, что именно.