Беспечно покачиваясь, спасибо коктейлю «Кукарача», он одолел половину коридора, как вдруг из одной двери вывалилась растерзанная, с окровавленным лицом девица. Из одежды на ней было только махровое полотенце, обмотанное вокруг бедер. Наткнувшись на Бореньку, тупо на него уставилась.

— Я массажистка, — сказала грозно. — А ты кто?

Обойти ее он не мог, ослепленный покачивающимися сосками.

— Я тоже массажист, — ответил дружелюбно. — Но пока иду пописать.

— Пописать? — удивилась девица. — А ты знаешь, что эта сука придумала?

— Нет, не знаю.

— Старый хрен решил, что он Пикассо. А мы с Манькой два мольберта. Видишь, как извазюкал?

— Так это помада? — догадался Борис.

— А ты думал, сперма? — девица была пьяна и утробно захохотала над своей немудреной шуткой. — Слушай, почему я тебя раньше не видела?

— Я новенький.

Девица придвинулась ближе, обдав его мускусным запахом.

— Новенький, сделай одолжение… Принеси бутылку бурбона. У нас кончился, а он водку не жрет.

— А?.. Но…

— В буфете никто не отвечает. Сачкуют, сволочи. Принеси, сделай милость, одеваться неохота.

Действительно, судя по ее состоянию, одеться было бы для нее проблемой.

— Хорошо, — согласился Борис. — Только сначала пописаю.

Девица разглядывала его с интересом, щуря один глаз.

— А ты ничего мальчоночка, худенький — я таких люблю. Ладно, иди пописай и заодно покакай. Потом присоединяйся к нам. Старый хрен скоро вырубится, побалдеем без него. Поглядим, на что ты способен, новенький, — игриво ухватила его за ухо, прикусила за подбородок и чуть не раздавила мягкими, теплыми грудями. Боренька разомлел, пролепетал:

— Пойду, пожалуй…

Девица и сама некстати возбудилась, скользнула бедовой ручонкой к нему в штаны — еще бы минута и Боренька, пожалуй, распрощался бы со своей невинностью самым неожиданным образом, но вдруг из приоткрытой двери раздался грозный рык, напоминающий скрежет внезапно тормознувшего электровоза. Девица враз опамятовалась, сказала с уважением: «Большой человек! Директор свалки!» — и, сверкнув загорелыми ягодицами, исчезла за дверью.

Отдышавшись, Боренька поспешил дальше к заветной кладовке. В конце коридора оглянулся: пусто, лишь на том месте, где напала распутная баба, от ковровой дорожки струится сизый дымок.

Толкнул обитую железом дверь — не заперто. Но — темень, как в колодце. Раскрыл сумку, нащупал фонарик с длинной черной ручкой — все предусмотрела Таина. Вошел и прикрыл за собой дверь. Так и есть — каморка забита под завязку: мешки, бумажный хлам, инструменты. На стенах шеренга огнетушителей, каких он раньше не видел, вроде гирлянды сталактитов.

Боренька вынул из сумки черепаху-маму, погладил по черной головке с усиками: не подведи, родная. На жестяном брюхе, на мини-усилителе высветил нужный код. Повесил фонарик на гвоздь и, раздвинув мешки, уместил черепаху в уютную норку. Сверху прикрыл ветошью. Все проделал быстро, без суеты, по-прежнему ощущая приятное жжение в паху.

Приоткрыл дверь — никого. В сумке оставалось еще семь маленьких черепашек, их предстояло расположить в определенных местах, причем две в зале с игорными автоматами, где Борис уже побывал. Туда он и направился, чуть ли не насвистывая себе под нос. С каждой минутой чувствовал себя все увереннее, хотя понимал, что такая бесшабашность скорее напоминает некую анестезию чувств, чем самообладание.