— В такое не веришь?

— Извини, нет. Другое дело, если ты его гражданская жена или, на худой конец, любовница… Но и тут…

— Не зуди. Все намного проще. Я ему немало отстегивала и кое-что знаю про него, что вряд ли понравится его хозяевам.

— Тем более… — радостно отозвался Кныш. — Зачем ему тебя отпускать? Не проще ли пристукнуть?

— А вдруг он порядочный человек? Ты не слышал, любимый, что бывают порядочные люди?

Рядом с принцессой Кныш всегда узнавал что-нибудь новенькое. Сейчас впервые убедился, что слово «любимый» может иметь почти матерный смысл.

— Порядочный он или нет — это твои личные проблемы. Мне интересно другое — продаст он нас или нет?

Таина промолчала. Наконец выбрались из «пробки», до аэропорта оставалось около часа езды. Хвоста как не было, так и нет. Морозное солнце распалило салон, Кныш приспустил боковое стекло. Искоса поглядывал на принцессу: четкий профиль, хмурый вид. Уже мчались по загородной трассе, когда она вдруг пробормотала себе под нос:

— Володечка, не сердись на меня, пожалуйста. Я, конечно, последняя сука.

У него сердце оборвалось.

— С чего ты взяла?

— Все рушится, к чему прикасаюсь. Я меченая — и этим все сказано. Смерть ходит за мной по пятам. Все погибают, кто мне дорог. И мы с тобой погибнем. Нас загнали, как двух сереньких зайчиков.

— Неправда, — бодро отозвался Кныш. — Сегодня вечером будем гулять по Елисейским полям. Вот сразу и сбудутся все мечты. Счастье-то какое — Париж! Мог ли я надеяться, подыхая в окопе от кровавого поноса?

Таина положила руку ему на колено.

— Я же знаю, тебе наплевать на Париж.

Кныш открыл рот, чтобы возразить, но неожиданно с губ сорвалась горькая правда:

— Если по совести, мне на все наплевать. Кроме тебя.

— Кроме меня?

— Да, кроме тебя. Так уж получилось.

— И что же нам делать, Володечка?

— Ничего. Вылет в семнадцать сорок. Успеем хлопнуть по рюмочке в баре.

И все же предчувствие сбылось, алая точка прицела, созданная воображением, материализовалась. Все произошло, как в дурном сне. Не было ни слежки, ни каких-то других предзнаменований. Кныш угадал врага, только когда увидел лицом к лицу. Он стоял у мраморной стойки неподалеку от туалета, куда принцесса удалилась, чтобы упаковать камушки. Просторные залы аэропорта просматривались насквозь. Стайки людей у окошек регистрации, пассажиры с багажом, рассевшиеся на скамьях, фланирующие пары — обычная предотъездная атмосфера, но с ощутимым налетом респектабельности: в международном аэропорту, известно, не шушера всякая собирается, как на вокзалах, а вполне обеспеченная публика. Много иностранцев, много ярких восточных людей, которые пока не собирались никуда лететь, а были заняты повседневным, немудреным бизнесом, каким — большой секрет.

Рослый, средних лет кавказец приблизился к Кнышу, остановился шагах в двух-трех — и уставился на него в упор. Взгляд пылкий, огневой, на губах ядовитая улыбка. Кныш, разумеется, все сразу понял, но на всякий случай уточнил:

— Тебе чего, браток? Обознался, что ли?

— Зачем обознался, Вован? Тебя искал.

— Сам-то кто будешь?

— Имя хочешь знать? Каха меня зовут. Каха Эквадор. Не слыхал?