— Медленнее! — повелел Рашид, утирая рукой внезапно вспотевший лоб. Он жадно вглядывался в прекрасное женское лицо, надеясь увидеть, как под натиском боли и жути потухнет лукавая улыбка и на ее место явятся отчаяние и мольба, которые успокоят его душу. Акимыч осторожно зачавкал, хрустнули хрупкие фаланги, но девица не издала ни звука, лишь по зрачкам промелькнула смертная тень, и она мгновенно уплыла туда, откуда он уже не мог ее достать.

— Выплюнь, сволочь! — грозно взревел хан — и наотмашь врезал Акимычу в ухо. Волосатик от мощного удара отлетел аж к самой двери и там успокоился, поскуливая, слизывая кровь с губ.

Рашид взглянул на племянника: тот, побледневший, с безразличным видом откупоривал четвертую банку.

Очнулась в прежней комнате, под тем же самым пледом. Левая рука спеленута бинтом, похожа на белый кулек. Таина с удивлением поднесла ее к глазам. Неужто это был не сон: настоящий каннибал, отгрызающий конечность? Значит, жизнь еще забавнее, чем она о ней раньше думала. Жаль, что там не было Володечки, ему полезно посмотреть. В его характере слишком много романтического, он верит в сказки с хорошим концом, когда-нибудь это выйдет ему боком.

Тут она заметила, что в комнате не одна. Бледный племянник Рашида-борца сидел на стуле и смотрел на нее так печально, словно провожал в последний путь.

— Я тебя презираю, — сразу сообщила ему Таина. — Тоже мне рыцарь! На его глазах красивую девушку чуть не слопали, а он даже пальцем не пошевельнул. Знаешь, как больно?

— С дядюшкой не поспоришь.

— «Подари мне ее, дядюшка», — передразнила Таина. — А если бы подарил, что бы ты со мной сделал? Тоже съел бы?

— Не съел бы, — насупился Арслан. — Не о том думаешь, девушка.

— О чем же я должна думать?

— Зачем дядюшку ограбила? Зачем меня в сарай посадила?

Таина подняла глаза к потолку.

— Нас слушают, Арчи?

— Нет. Не слушают. Я отключил.

— Сейчас ночь или день?

— Ночь. Половина ночи.

— Так чего мы ждем? Давай вместе убежим. Не убьет же он тебя за это? В ресторан поедем, гулять будем. Не пожалеешь, Арчи. За добро я добром плачу.

Молодой человек скривился в усмешке.

— Пустой разговор. Отсюда не убежишь.

Таина покачала ноющую, пульсирующую кисть. Убедилась, что халатик по-прежнему на ней.

— Значит, мне крышка? Никакой надежды?

— Не знаю. Ты дядюшку смутила. Я его таким раньше не видел.

— Что значит — смутила?

— Он ничего не боится, а тебя испугался. Ты же ведьма, да? Он так думает.

— Нет, Арчи, я не ведьма. Ты влюбился в меня, что ли?

— Не надо так, девушка. Я не идиот. Я тоже думаю, что ты ведьма.

— Хватит причитать. Мыслитель. Они думают. Послушай, но нет же такого места, откуда нельзя сбежать.

— Это как раз такое место. Охрана. Сигнализация. Все на виду… Покушать могу дать. Хочешь покушать?

— Хлеба с горчицей?

— Зачем горчица? Хорошей еды дам. Вина принесу. Это можно. Дядюшка разрешил.

— Чего же сидишь? Неси. Прихвати еще пару таблеток анальгина.

Его долго не было — или так ей показалось. Она успела задремать — и увидела во сне матушку с раздутым зобом, пьяного отца и еще кого-то из подруг, и со всеми, кого видела, попрощалась. В ответ слышала ласковые слова, утешительные речи. Она была виновата перед родителями, потому что, умирая, оставляла их без присмотра, но что поделаешь? Она так и не успела понять, откуда в ней, столичной штучке, у которой все было для нормальной жизни, вдруг родилась эта лютая ненависть ко всем богатеньким, сытеньким, вороватеньким, к их ухмыляющимся рожам, к загребущим рукам, к бесчувственным душам — откуда? Жила бы как все, рубила бабки, снималась на журнальные обложки, завела кучу любовников, потом выбрала себе мужа, нарожала детей, а что теперь? Чего добилась со своим игрушечным пистолетиком? И вот уже пора собираться… От жалости к себе Таина заплакала во сне — и тут издалека ей улыбнулся Володечка, угрюмый и непогрешимый. «Продержись немного, — попросил он. — Скоро я приеду за тобой».