Дмитрий так резко вскинул голову, что я чуть не подавилась.

— Как это шестнадцатилетние могут сражаться со стригоями?

Его охранники слегка напряглись, но и только. Я с трудом проглотила то, что было во рту, и ответила, почти опасаясь его реакции.

— Согласно постановлению, теперь дампиры будут оканчивать школу в шестнадцать.

— Когда это произошло?

— Всего лишь вчера. Тебе никто не рассказывал?

Я оглядела охранников. Один из них пожал плечами. Может, они и верили, что он действительно дампир, но, по-видимому, еще не готовы были запросто болтать с ним. А кроме них он общался только с Лиссой и следователями.

Дмитрий нахмурился, обдумывая новости.

— Нет.

Я в молчании доедала эклер, тем самым поощряя его говорить дальше, что он и сделал.

— Это безумие. Даже если оставить в стороне вопрос морали, они просто не готовы сражаться в столь юном возрасте. Это для них самоубийство.

— Знаю. Таша выдвигала очень серьезные аргументы против этого постановления. И я тоже.

Дмитрий бросил на меня недоверчивый взгляд — надо думать, в серьезность моих аргументов он не верил, тем более что двое охранников снова улыбнулись.

— Голоса разделились почти поровну?

Он выглядел таким серьезным и сосредоточенным — настоящий страж. Это его настроение нравилось мне гораздо больше, чем депрессия или склонность гнать меня прочь.

— Да. Если бы Лисса могла голосовать, постановление не прошло бы.

— А-а… — сказал он, вертя в руках кофейную чашку. — Кворум.

— Тебе известно об этом? — удивилась я.

— Старый моройский закон. Что пытаются предпринять противники нового постановления? Склонить Совет на свою сторону? Или добиться, чтобы Лисса получила право голосовать от имени семьи Драгомиров?

— И то, и другое, и много чего еще.

— Так не годится. — Он покачал головой и заправил прядь волос за ухо. — Надо сосредоточиться на чем-то одном, бросив на это все силы. Самый умный вариант — Лисса. Драгомиры должны быть представлены в Совете, и я видел, как люди смотрели на нее, когда меня выставили на всеобщее обозрение. — В его словах ощущался лишь легкий оттенок горечи, говорящий о том, как он воспринимал это действо, и тут же тон снова стал сугубо деловым. — Если разбрасываешься, то не добьешься ничего.

Я принялась за второй эклер, забыв о своем прежнем намерении игнорировать Дмитрия. Не хотелось, чтобы он отвлекся от темы, которая, по-видимому, по-настоящему заинтересовала его — первый раз его глаза загорелись прежним огнем. Ну, если не считать тех моментов, когда он клялся всю жизнь преданно служить Лиссе и уговаривал меня держаться от него подальше. Такой Дмитрий мне нравился — прежний Дмитрий, всегда готовый рисковать жизнью ради правого дела. Честное слово, легче было видеть его раздраженным, снова и снова повторяющим, чтобы я не приближалась к нему. Такой, как сейчас, он пробуждал множество воспоминаний — да и выглядел чертовски привлекательно, что, как мне казалось, я уже научилась не замечать. Весь в пылу возмущения, он казался сексуальнее, чем когда-либо. Когда мы вместе сражались или занимались любовью, в нем всегда кипела эта неуемная энергия. Таким он и должен быть: сильным и ответственным. Я радовалась за него, но… Это зрелище очень больно било по нервам — теперь, когда я понимала, что потеряла его.