Со временем история с осквернением гробницы забылась, а оружие Тора прижилось у меня на бедре. Вдоль его клинка тоже тянулись кое-какие руны, но особой силой они не отличались. Шпага внушала трепет и уважение сама по себе – как изделие гениального мастера-оружейника, чье клеймо, правда, никто не смог опознать. Великолепно сбалансированный клинок отличался пружинной упругостью, а его тяжести вполне хватало, чтобы при нужде рубить, как саблей. Один звук, с которым оружие выходило из ножен, – протяжное угрожающее металлическое «зззыыыык!» – холодил кровь. Не шпага, а настоящий эспадрон, каких уже не делают. С таким не страшно выходить как против смертных мужей, так и против бессмертных тварей.
Серебро, колдовство – все это на крайний случай. Обычно достаточно холодной ярости и доброй стали.
Для полной экипировки не хватало еще кое-каких мелочей, но одной несчастной суккубе и всего вышеперечисленного колюще-режуще-стреляющего добра будет вполне достаточно. Честно говоря, я сомневаюсь, что любой другой вояка, навешав на себя столько железа, сумел бы вообще пробежать хотя бы сотню шагов, не свалившись под его тяжестью!
Что ж, ритуал осмотра закончен. Все в порядке: все пряжки застегнуты, ремни подогнаны, ничто не болтается, хоть и брякает весьма воинственно и зловеще.
Отлично!
Самое время загнать Мамашу Ло в долги, которые, как известно, платежом красны.
Я шагнул за порог борделя и быстро пересек холл, украшенный фривольными, но не самыми пошлыми, а где-то и вовсе талантливыми фресками и картинами. Стремясь прослыть женщиной тонкой и просвещенной, Лора не гнушалась брать натурой с нищих дарований, полагающих себя великими талантами, и пару раз не прогадала. Особенно с молодым художником по имени Дориан Гоа, который буквально три года назад вдруг стал очень популярен и оттого крайне дорог. Вот, кстати, его картина висит – спящая купальщица или что-то в этом духе.
Миновав дремлющую на холсте девицу, я поднялся на второй этаж и оказался посреди хаоса, замешенного на растерзанной обнаженной плоти и потоках крови. Судя по кровавым отпечаткам и следам, суккуба успела убить никак не меньше троих и еще многих ранила. Вырвавшись из-под контроля, она кровавым вихрем пролетела по коридору, полосуя когтями всех и каждого, кто встречался ей на пути.
Вот рыхлый рыжий клиент со спущенными бриджами – сидит в луже крови и дерьма, прислонившись к стене и, казалось, все еще пытается удержать внутренности, расползающиеся из рваной раны на животе. Вот другой клиент с разорванной глоткой – аж позвонки видать. А там скорчилась голая работница Мамаши, истекшая кровью: десятки длинных порезов выглядели так, словно их нанесли отточенными до бритвенной остроты серпами, – резаные и глубокие.
На звук уверенных тяжелых шагов из комнатки для уединения высунулась растрепанная девичья головка с широко распахнутыми, блестящими от страха глазищами. Я прижал палец к губам и сделал ей знак притихнуть, но девица слишком натерпелась. Взвизгнув, она выскочила из комнаты и побежала по коридору – тоненькая, гибкая и в одних сползающих чулках.