– У вас все будет хорошо!

– Правда? – недоверчиво приподняла я брови, внутренне прислушиваясь к тому, с каким оглушительным звоном вдребезги разлетается неповторимая атмосфера гипнотического оцепенения.

– Вот увидите! – Он многообещающе улыбнулся. – Может быть, сначала будет еще хуже, чем сейчас, но потом... Потом все будет просто отлично! Вы будете очень счастливы!!!

Ответить ему что-либо я не успела. Входная дверь распахнулась, впуская в столовую молоденькую девушку. Длинные стройные ножки, едва прикрытые коротюсенькой юбчонкой. Высокая грудь, натянувшая до невозможности трикотаж малюсенькой маечки. Длинные гладкие волосы цвета льна, с короткой челкой над небесно-голубыми, распахнутыми навстречу всему живому глазами. Глаза ее заметались по залу столовой. Было ясно как божий день, что она кого-то ищет, поскольку внешность ее совершенно не вязалась с атмосферой этого обеденного зала.

Наконец взгляд ее остановился на парне, сидевшем напротив меня и так же, как и я, внимательно смотревшем на вошедшую нимфу. Они узнавающе улыбнулись друг другу. И, позабыв обо всем, а обо мне в первую очередь, молодой человек кинулся ей навстречу. Девушка тут же вскинула руки ему на плечи, припечаталась к его щеке поцелуем, и, впустив в душноватую атмосферу рабочей столовки струю ароматного майского воздуха, они скрылись за дверью.

Я легонько потрогала кончик своего носа, пытаясь угадать: остался ли на нем след от ощутимого щелчка, что с насмешкой отвесила мне гадюка-судьба, и, подхватив свою плетеную сумочку, поволоклась к выходу.

Пряный воздух жаркого майского дня обволакивал ароматом цветущих садов, делая течение мыслей вялым и податливым. Они плавно блуждали по извилинам, пробуждая совершенно ненужные и неуместные в данной жизненной ситуации фантазии. Они будоражили, тревожили, теребили запретное. Сопротивляться этим незримым миражам сил не было, а они все разрастались и множились, заставляя сердце трепыхаться пойманной птицей. Кончилось это тем, что, вернувшись домой и с силой захлопнув за собой входную дверь, я упала ничком на бывшее когда-то супружеским ложе и разразилась горькими слезами. Определить природу своих слез я, правда, затруднялась, хотя и таращилась дольше обычного на фотографию покойного супруга, висевшую на стене напротив. И если раньше (буквально вчерашним вечером) его печальная полуулыбка, выхваченная маститым фотографом, перехватывала мне дыхание, то сейчас удушье вызывали иные причины.

Мне потребовался весь остаток дня и добрая половина ночи, чтобы, не кривя душой, признаться-таки самой себе: причина моего неуемного горя в нем. В том самом молодом незнакомце, что так необдуманно пообещал мне счастливое существование в будущем. И если уж быть до конца откровенной, то не в нем, а в том, что он не был рядом со мной. И вот как только эта самая мысль посетила меня, я поняла, что лишилась покоя основательно и надолго...

– Родная моя, – ласково шептал мне кто-то голосом покойного мужа. – Ты поспи немного, а через пару дней мы сядем с тобой на самолет и улетим далеко-далеко. Там нас с тобой никто не достанет. Мы будем удить рыбу. Ходить по утренней и вечерней росе босиком и питаться ягодами и сладкими кореньями. Мы будем любить друг друга с неистовством и бесстыдством первобытных. Иди ко мне, мой славный человечек.