– Да пошли вы!.. – выпалила я вполне отчетливо и кинулась прочь из ресторана.

Видимо, мои действия пошли вразрез с их интересами, потому как Дашка тут же кинулась за мной следом.

Вот тут хочу сделать небольшое отступление и сразу покаяться...

Пока я преодолевала расстояние от столика до выхода из зала, пока я в два прыжка покрывала трехметровое пространство холла и затем бежала по успевшему погрузиться в темноту скверу, желание пустить в ход бесполезный револьвер, лежавший в моей сумке, которую я не забывала таскать за собой, было до умопомрачения болезненным. В своей жизни я ни разу не испытала ничего подобного. Это было куда сильнее голода тела. Это было всепоглощающее желание чужой смерти. Жажда крови, крови этой ненавистной твари. Увидеть ее затухающий взгляд. Услышать последний вздох, слетающий с ее прекрасных сочных губ. Наблюдать агонию ее совершенного тела, не без наслаждения представляя, во что оно превратится через месяц, два, три...

Это было безумием. Полным, окончательным и бесповоротным. Поняла я это, лишь когда врезалась на полном ходу в какой-то колючий кустарник, больно расцарапав себе руки и лицо.

– Господи! – всхлипнула я еле слышно. – Что происходит, господи?! Что со мной происходит?!

Опустившись на землю, я попыталась успокоиться и оглядеться, насколько это вообще было возможно почти в кромешной темноте.

Свет от уличного фонаря сюда почти не достигал, но, когда глаза мои немного попривыкли, мне все же удалось рассмотреть и тротуар, который я со спринтерским азартом только что преодолела, и торцевую стену ресторана, в котором я только что подверглась публичному унижению, и осторожно продвигающуюся в моем направлении Дарью – виновницу всех моих ночных и дневных кошмаров. Та по-кошачьи мягкими шагами ступала на высоких каблуках и время от времени тихо звала меня по имени.

– Витуля, где ты? Отзовись, пожалуйста! – почти нежно просила меня она, настороженно оглядываясь по сторонам.

«Ага, как же! – едва не фыркнула я вслух. – Хватит уже! Еще парочка подобных мизансцен – и палата с мягкими стенами мне обеспечена! Зачем я вообще сюда поехала?!»

Дашка между тем остановилась прямо против того места, где я затаилась, и с паскудной мелодичностью в голосе попросила:

– Милая моя, я знаю, что ты здесь, выбирайся. Теперь уже все позади. Тебе больше не о чем беспокоиться. Сейчас еще немного попалим в воздух, чтобы обыватель окончательно утвердился в мысли о моей преждевременной кончине. Затем появятся носилки с моим окровавленным трупом, и все. Потом еще, правда, будет скоропалительная кремация, чтобы папик не потребовал эксгумации...

– И чей же труп ты отправишь в жаровню? – подала-таки я голос, все более склоняясь к версии о невменяемости некоторых жителей этого странного города. – Мой?!

– Дуреха, – пропела она и сладкозвучно рассмеялась. – Что у нас тут, такого добра, что ли, не сыскать?

– А расследование, которое учинит твой папик после твоей смерти?! Что ты скажешь об этом? Он же, если верить его всепоглощающему чувству к тебе, все перевернет с ног на голову! Я уже не говорю о милиции! – пыталась я привести хоть какие-то контраргументы, раз уж достучаться до разума не удавалось.