Конни покачала головой:

— Меня всегда интересовало, кто эти придурки, которые не читают романов. И оказывается, это ты! Придурок.

Все это она произнесла с улыбкой, но я все равно почувствовал, что постепенно теряю в ее глазах свое обаяние, словно небрежно признался в расистском фанатизме. Могу ли я по-настоящему любить мужчину, который не видит смысла в сочиненных историях, мужчину, который предпочитает узнавать реальный мир вокруг себя? С тех пор я научился никогда не ездить ни в каком общественном транспорте без книги в руке. Если это роман, то, скорее всего, его дала мне Конни, он награжден какой-нибудь премией, но не будет слишком сложным. Литературный аналог, как я полагаю, отцовского «хорошего ритма, хорошей мелодии».

Я действительно читал много специальной литературы, которая всегда казалась мне полезнее, чем придуманные разговоры никогда не существовавших людей. Не считая научных трудов, я читаю научно-популярные книги по экономике и, как многие мужчины моего поколения, увлекаюсь военной историей, книгами «Фашизм марширует», как называет их Конни. Сам точно не знаю, почему нас тянет к этой теме. Возможно, потому, что нам нравится представлять себя в катастрофических ситуациях, с которыми столкнулись наши отцы и деды, представлять, как бы мы повели себя, как проявили бы свою сущность и какой бы она оказалась. Последовали бы или возглавили, сопротивлялись бы или сотрудничали? Однажды я поделился этой теорией с Конни, а она рассмеялась и сказала, что я типичный коллаборационист. «Рада познакомиться, герр группенфюрер! — сказала она, подобострастно потирая руки. — Если вам что-то понадобится…» — и продолжала смеяться. Конни знала меня лучше любого, но я почему-то был уверен, что в этом вопросе она ошиблась. Пусть это сразу неочевидно, но я целиком за Сопротивление. Просто у меня пока не было шанса это доказать.

Пока поезд катил в Брюссель, я потянулся за своей книгой, историей Второй мировой войны, написанной тяжеловесно, но увлекательно. Я дошел до даты «Март 44-го», когда разрабатывался план операции «Оверлорд».

— Боже мой, — сказал я и отложил книгу.

— Что на этот раз? — поинтересовалась Конни, теряя терпение.

— До меня только что дошло, что чуть дальше в этом направлении находятся Арденны.

— Что такого особенного в Арденнах? — спросил Алби.

— В Арденнах погиб твой прадед. Смотри… — Я перелистал книгу и открыл в середине карту арденнского наступления. — Мы находимся примерно здесь. Битва произошла вон там. — Я показал на красные и синие стрелки на карте, совершенно не дающие представления о плоти и крови, которую они обозначают. — Это был «Выступ», отчаянная контратака немцев против американских сил, ужасная битва, одна из самых тяжелых, в лесу, в разгар зимы. Своего рода ужасная предсмертная конвульсия. В основном участвовали немцы и американцы, но около тысячи британцев оказались тоже вовлеченными в бой, среди них твой прадед. Кровавое месиво, такое же, как в День Д[30], всего в получасе отсюда. — Я указал на восток.

Алби уставился в окно, словно хотел найти какое-то подтверждение, столбы дыма или завывающие «юнкерсы» на фоне солнца, но увидел лишь поля, тучные, неподвижные и спокойные. Он пожал плечами, словно я все придумал.