— Нам ведь всегда было хорошо, правда?

— Что ты имеешь в виду?

— Эту… сторону наших отношений.

— Правда. Ты сам знаешь. А что?

— Мне сейчас пришло в голову, что однажды ночью мы сделаем это в последний раз, только и всего.

— О Дуглас, — она расхохоталась, уткнувшись лицом в подушку, — ну вот, ты опять все испортил.

— Меня сейчас осенило.

— Дуглас, с каждым когда-нибудь это случается.

— Знаю, но с нами это произойдет несколько скорее, чем ожидалось.

Она поцеловала меня, скользнув рукой за шею знакомым жестом.

— Можешь не беспокоиться. Я вполне уверена, что это не был последний раз.

— Ну хоть что-то.

— Я предупрежу, когда будет последний раз. Прозвоню в колокол. Надену саван, и мы сыграем похоронный марш. — (Мы поцеловались.) — Даю слово: когда будет последний раз, ты узнаешь.

Когда мы впервые занялись любовью, это было совсем другое дело. Я снова опущу подробности, но если бы мне пришлось обойтись одним словом, то я выбрал бы «потрясающе», и хотя Конни, безусловно, подобрала бы слово получше, мне хочется думать, что она бы со мной согласилась. Что, наверное, удивит других. Не хочу хвастаться, но я всегда отличался в лучшую сторону в этом отношении, чем можно подумать. Во-первых, я пылкая натура, а в то время я много играл в бадминтон, поэтому был в довольно приличной форме. Кроме того, важно помнить, что Конни все еще находилась под воздействием определенных искусственных стимуляторов, и я готов признать, что это тоже был немаловажный фактор. Между нами пробежала искра, если угодно. Однажды я заметил, что Конни не отвела бы меня к себе домой, будь она трезвой. Вместо того чтобы отрицать, она рассмеялась.

— Ты, вероятно, прав, — сказала она. — Еще одна причина «Просто сказать: НЕТ»[14].

Мы подошли к непритязательному строению террасной застройки за Уайтчепел-роуд незадолго до четырех утра. С тех пор этот район стал достаточно модным, и, возможно, Конни и ее друзья немало этому поспособствовали, заронив первое зерно, но в то время для такого типа, как я, это была терра инкогнита. Мы находились далеко от сетевых баров и пиццерий Хаммерсмита, Патни и Баттерси, почти пригородных районов, где проживало большинство моих друзей и коллег.

— Здесь в основном обитают выходцы из Бангладеш с небольшой примесью старого Ист-Энда. Мне здесь нравится. Таким когда-то был весь город, прежде чем его наводнили яппи. — Она открыла дверь.

Интересно, меня пригласят?

— Что ж… пожалуй, я пойду, — сказал я, пожав плечами, и Конни рассмеялась:

— Почти четыре!

— Я подумал, что пройдусь.

— Обратно в Балхем? Не глупи, входи.

— Я уверен, тут где-то ходит ночной автобус. Мне бы только добраться до Трафальгарской площади, там я пересяду на семьдесят седьмой…

— Ради всего святого, Дуглас, — рассмеялась она. — Для доктора наук ты чрезвычайно плохо соображаешь.

Я тоже рассмеялся:

— Я не хотел ничего предполагать.

— Только ослы вроде нас с тобой предполагают. — Потом она наклонилась, обняла меня за шею одной рукой и крепко поцеловала. И это… это было тоже потрясающе.

Я попал в организованный хаос, где каждый дюйм стены закрывали репродукции, открытки, афиши музыкальных групп и клубов, фотографии и эскизы. Мебель отличалась эклектичностью: церковная скамья со спинкой, школьные стулья, огромный угловой диван, обитый светлой кожей и частично похороненный под отвергнутой одеждой, журналами, книгами, газетами. Я увидел скрипку, бас-гитару и набитое чучело лисы.